Ко мне тоже привыкла, к тому, что близко, к тому, что далеко. И я привык, вот сейчас мне и хорошо с ней, и уже пусто. Все, как прежде.

А ведь и с таким можно жить. Пример на шестом этаже – Тахир – его Амина само воплощение покорства и всех прочих женских добродетелей из домостроя. И вполне ладят. Уже появился сын, наконец-то наследник. Живут без шума, спокойно, правда Тахир редко бывает дома, но и понятно, поди прокорми жену, которая еще в декрете и быстро растущего карапуза. Но это еще помогает молодым держаться вместе: реже видятся, реже ссорятся. Когда Амина была еще в положении, уже тогда стало известно, что ждет мальчика, Аля часто приглашала их. Приходя, Амина почти всегда молчала, Тахир, обычно сдержанный, немногословный, старался за обоих. Много шутил, рассказывал истории, вспоминал. Жена сидела в сторонке, поглядывая собачьими глазами на мужа, молчала, улыбалась. С Алей общего языка они не нашли, как та ни старалась, с Тахиром все оказалось, куда проще, Аля женщина яркая, при ней петушиться сам бог велел. Так и общались. Соседка с шестого разводила бегонии, розово-красные, у нас почему-то не прижились. Амина редко приглашала к себе, ее уголок, – Тахир, как и я сейчас, спал в кухне, – заставлен цветами, с тюлевыми занавесками, манежиком с игрушками, аккуратный, любовно сложенный, притягивал.

– Руслан, кое-что есть. Скажу прямо, неприятное, – голос Арановича не сразу добрался до сознания, бродил, отдаваясь эхом в пустых закоулках разума. – Это касается вашей супруги, Алены. И Беленького.

– Что? – встревожился позже, когда уже произнес.

– Довольно неприятное. Я не знаю пока еще подлинных причин, но, – ему тоже не хотелось говорить, – расклад таков. Алена знала Беленького как минимум четыре года. Вы знаете, она работала в информационном агентстве, ей приносили данные на предпринимателей не только города, всей нашей области. Она перепроверяла полученные данные, для кого-то подыскивала клиентов, это тоже входило в круг ее обязанностей. С некоторыми встречалась лично. Что-то вылезало наружу во время разговора: приятная женщина, непринужденная обстановка, что-то, что лучше не афишировать. Потом за таких брался Беленький.

– Шантаж?

– Да, вымогательство, угрозы заведения дела. Брал от полумиллиона, чаще больше, платили все.

– Алену он шантажировал? – Аранович помолчал.

– Не знаю. Делился, факт, она получала где-то двадцать процентов. Потом в компании ее связали с утечками информации, решили тихо замять дело, уволили.

– Но она…

– Она бросила Беленького. Официально нигде не работала. Оказывала услуги. В том числе и бывшим работодателям. Потом, в середине лета, Беленький снова вышел на нее.

– Потом кончились деньги, – пробормотал я. В голове не желало складываться. Фразы Якова торчали во все стороны.

– Вероятно, – он не понял. Превратившись в робота, выдавал накопленное, освобождая память для новых приобретений. – Она согласилась. Явно, шантаж, иного я представить не могу, чуть позже посвящу вас в детали. Дело не выгорело. Полагаю, Алена воспротивилась. Беленький был вынужден ретироваться, да еще поцапался с областным судьей. Возможность дальнейшего шантажа окончательно оборвалась.

– Значит, он.

– Я не говорил….

– Он, и ничего мне не говорите, именно он.

Я не выдержал, отключился, бросив графитовую трубку на стол. Будто испачкав ладони. В этот момент она явственно казалась покрытой тонким слоем пепла. Где только ее Наташа нашла, наверное, действительно самая дешевая. Можно было бы купить сенсор, она знала, что мне нравится. Самый простенький, сколько он, не больше тысячи, смешно.

Я вспомнил, как, улыбаясь, Наташа подавала мне коробку телефона, с наклейкой официального спонсора «Тур де Франс». Нежданно пришла мысль, а ведь она одна сейчас, значит, как раньше, как до моего появления, живет, во всем себя ограничивая. Ведь Яна растет быстро. А какие сейчас приработки, когда каждый вечер ко мне. Или отпрашиваться, или брать за свой счет, как во время поминок. Ведь на этом они с Аминой тогда сошлись, возвращаясь по домам… сердце сжалось. Сижу здесь, позабыв обо всем, рассуждаю, как мне с ней пусто. А Наташа все для меня делает. Очень хочет вернуть, пусть не вернуться, некуда, но хотя бы вернуть.

И даже не по любви, что у нее в душе осталось, пепелище. Потому что я могу больше, мне место оставляют, несмотря на угрозы и арест, потому что нам вместе и выжить проще и Яну вытянуть не из последних сил. Яна всегда для нее на первом месте, о себе думает только, когда есть такая возможность. Пусть мы не сходились, ради дочери, Наташа пошла бы на что угодно. Только ради нее.

Может быть, и объятия и поцелуи, и все это, только ради нее.

Я перезвонил Арановичу.

– Я нашел вам адвоката, – Яков будто и не заметил паузы в разговоре. – Назакат Гафарова, знаете, наверное, – знал, конечно, самая известная контора в области. – Она согласилась защищать вас, едва я заикнулся. В ходе процесса у меня будет возможность стать ее помощником, а это нам многое даст. Так как вы?

– Нет, – вырвалось невольно. Странная предубежденность, статус самого известного адвоката давил, давило еще и то, что она женщина. Поверять Алины тайны мне моглось только мужчине. – У вас есть другая кандидатура?

Яков этого явно не ожидал.

– Я попробую предложить Алексея Парфенова, но не понимаю. Назакат лучшая. Да и будет работать практически задаром, это наша договоренность. С ней мы куда больше и быстрее сделаем, – я снова отказался, он не стал настаивать. Положил телефон на стол, смотрел в окно, потом снова на ладони, выискивая черные следы. Не найдя, пошел мыть руки.

Снился сон, яркий, отчетливый, последние дни какая-то муть, перемежаемая приступами страха, просыпался в поту и не мог понять, отчего. Тут все ясно.

Где-то на складе, затаривался оружием. Два пистолета, вроде «Макаровы», несколько магазинов, помповое ружье с надписью «Пионер», коробка патронов, «Калашников», несколько рожков. Повесив ружье за плечо, держа в руках автомат, сел в стоявший автобус семнадцатого номера. Бухнул дверью, и тотчас вскочил. Вспомнил. Семнадцатый везет меня домой.

Долго не мог в себя придти, выпил таблетку, принесенную Наташей, помогло мало, еще одну. Надо нормальное успокоительное, аминазин, я принимал его. Лучше весь комплекс: антидепрессант, нейролептик, снотворное. Прежде помогало, пусть голова целый день дурная, но зато не мучает так. Запираюсь в кухне, почти не сплю, все время жду, неведомо чего. Когда Тарас наиграется. Правда, к тому времени, я точно рехнусь. Надо Наташе сказать, она может через знакомую врачиху достать.

Около полудня позвонил Беленький. Едва не уронил трубку, услышав его голос.

– Я проверил твой маршрут до дома. Поезд пришел на десять минут раньше положенного, как раз, к отбытию автобуса. Если бы пришел, как обычно, или запоздал, ждать пришлось бы долго, следующий подошел через час. Ты сам говорил под протокол, что нигде ничего не ждал. Я прав? Прав?

– Да, – все верно, не ждал, тем и запомнился путь.

– С поездом ты тоже не наврал, я проверил. У тебя была уйма времени, чтобы придти домой, взбеситься до невменяемого состояния, бежать, а потом, придя в себя, вернуться, как ни в чем не бывало. И найти собственную жертву в агонии. И плакать, ожидая приезда скорой и полиции.

– Чего ты от меня хочешь? – он помолчал.

– Признания. Больше ничего. Руслан, поверь, тебе самому станет легче.

– Ну, конечно. Признания. Ты убил, а я должен играть в твою игру. Ты убил, а я отвечать. Ты нарочно запер меня здесь, рядом с местом твоего преступления, чтоб отправить в психушку. Ведь ты был знаком с Алей, и не говори, что нет. Знаком, настолько, что использовал ее. Я знаю, можешь мне поверить.

– Откуда? – он закашлялся нервно. – Карла нашептал, да? И что он