для поклонения. Служить парадигме гораздо проще, чем подражать ей в реальной жизни, поэтому человек всё дальше и дальше уходит от успеха, амбиций и других коллективных ценностей.

Смысл слов Кьеркегора, безусловно, выходит далеко за рамки той борьбы, которую он затеял с профессорами и священнослужителями. Человек призван жить соответственно своим ценностям, причём совершенно не связанным с успехом, одобрением или самовозвеличиванием. Воплотить своё призвание, осознать свою ценность, пожалуй, является главной задачей второй половины жизни человека. В первой половине мы, как правило, служим миру и развиваем Эго, но служить душе во второй половине – совсем другое дело. Обычные потребности, понятные в детстве, в целом остаются неудовлетворенными, и всё же человек осознает смысл страданий, чувствует сопричастность миру и воплощает свои ценности.

К этому пришли и другие мыслители помимо Кьеркегора. Неизвестный кохелет, то есть проповедник, благодаря которому у нас есть Книга Екклесиаста, признает, что всё есть «туман» (а не «суета», как гласит неправильный перевод слова hebel). Достижения тщетны, смерть неизбежна, а наши головы увенчаны коронами абсурда и суеты. И всё же он приходит к выводу, что человек должен следовать своему призванию, вкладывая в эту миссию энергию, но не потому, что в конечном итоге победит, а потому, что сам процесс уже является для него наградой. Альбер Камю также утверждал, что мир имеет смысл именно потому, что он абсурден. Любой смысл есть чужой, лежащий за пределами нашего личного опыта, а поскольку мир абсурден, человек сам создаёт его из ценностей, потому что делает выбор. Смерть заканчивает всё, отмечает Теннисон, но благородное дело могут продолжать те, кто борется с богами.[86]

Отказ от заблуждений, к которым приводит амбициозность, открывает свободное пространство, в котором можно созидать ради созидания, а ценность определяется ценностью созданного. Там смысл является следствием служения призванию, а не Эго.

Хотя отказ от инфантильных потребностей требует, чтобы Эго было развитым, такое Эго призвано отказаться от себя ради служения ужасной красоте этого мира. За амбициями лежит свобода игры, самопожертвования и участия в тайне. Об этом хорошо сказал Кьеркегор:

Сократ не мог доказать бессмертие души; он просто сказал: «Этот вопрос занимает меня настолько, что я буду строить свою жизнь так, как если бы бессмертие было фактом. Если его нет, то хорошо. И я не жалею о своём выборе, ибо это единственное, что меня волнует».[87]

14. Величие малости

Каждый раз, когда мне приходится лететь на самолёте, я думаю о том, как я мал; осознаю, что мы мчимся по воздуху в трубе, а ещё – как неустойчиво, как неестественно это ощущается, а ведь я успел налетать пару миллионов миль. Полет становится напоминанием о нашей малости: о том, что мы та самая хрупкая «мыслящая тростинка», как считал Паскаль, – нам всем иногда необходимо и полезно задумываться о подобных вещах, потому что они позволяют сохранять чувство перспективы. Именно оно побуждает нас, подобно сусликам, стоять у берега океана или у подножия гор, вглядываясь в даль.

Ощущение малости пришло ко мне, когда я услышал слова Джозефа Кэмпбелла о том, что если человек придерживается старой космологии, в которой Вселенная размещается на трёх уровнях, нижний из которых Ад, а верхний – Рай, а вознесение Христа произошло буквально и тело устремилось в небо со скоростью света, то есть 299 792 458 метров в секунду, оно всё ещё находилось бы в пределах нашей Солнечной системы и его можно было бы обнаружить с помощью современных телескопов. Или подумайте о пространстве, которое существует даже между молекулами вашего стола. Представляете, мяч для гольфа, парящий на площади размером с Манхэттен, будет эквивалентен одному электрону в пространстве атома. Такие метафоры заставляют человека чувствовать себя песчинкой, и это правильно.

С другой стороны, именно пошлость и убогость нашей жизни так раздражает. Как заметил Паскаль, если бы нос Клеопатры был на четверть дюйма длиннее, история развивалась бы по-другому.[88] Наша жизнь наполнена шумом телевизионных шоу, основанных на вуайеризме, примитивными развлечениями, банальностью и всякой ерундой. Почему человек должен быть озабочен модой, тем, что au courant, когда его настоящее путешествие смертельно опасно, таинственно и является частью какой-то более важной программы? Зачем тратить силы на фанатизм? Разве моя психика недостаточно информации уже вытеснила в бессознательное? Зачем посвящать себя мести, оправданию, правоте, когда вокруг нас множество великих тайн?

Когда я был ребёнком и не имел никакого представления ни о божественном, ни о молекулярной структуре вещества, то представлял, что окружающий мир (который, как я знал, является сферой) – это капля (молекула) в сновидении какого-то космического волшебника или мыслителя. Мне думалось, что этот мыслитель может по своей прихоти прийти к другой мысли, к другому сновидению, и всё, что я знал и чем был, исчезнет. Это была леденящая душу мысль, но в то же время неотразимая и завораживающая. Не мелочь. Юнг вспоминал, как лежал на скале, думая о скале и гадая, думает ли скала о нём, – процесс, который нельзя назвать пустыми грёзами праздной юности. Это попытки постичь фундаментальную тайну жизни.

Все мы грезили и, пробуждаясь, будто бы от толчка, ещё пару мгновений продолжали оставаться в этом фантастическом пространстве – в коротком коридоре между мирами, – и только лишь потом возвращались к привычной бодрствующей жизни. Мы всегда отдаём предпочтение идентичности сознательной жизни, но устойчива ли она? Может быть, привилегия сознательного самоощущения – это пример буддийского «обезьяньего мышления», которое представляет собой нервный, озабоченный собой и морочный ум? Хотя освобождение от фиксации на идее стабильной, познаваемой идентичности может вскружить голову, оно имеет значение.

Я не предлагаю, чтобы мы всю жизнь ломали голову над такими мыслями, но наши психологи, политики, теологи без них показались бы банальными. В то время как сознательный разум отвергает подобные воображаемые путешествия, бессознательное мышление не только принимает их, но и способно автономно переносить нас в экзотические места, которые действительно могут оказаться нашим домом, совершенно не похожим на те, что показывают в низкосортных телевизионных шоу.

Наверняка самая мрачная эпитафия гласила бы: «Здесь лежит ничтожный человек, который не совершил никакого воображаемого путешествия, который умер, так и не сдвинувшись с места и ни разу по-настоящему не поразмыслив».

15. Смириться с этим…

Самосознание рождается с уходом, как и любовь – когда ты размыкаешь объятия.

К. Дэй-Льюис. Уходя

Когда мы видим человека, который даже спустя годы продолжает держаться за полученную когда-то рану и обвинять человека, который её нанёс,