пользоваться чужим, даже если он принимается другими как блестящий. Также Кьеркегор говорит: «Главное в любой экзистенциальной проблеме – это то, какое значение она имеет для меня».[80]

Жизнь – это хаос, сплошной беспорядок, полный страхов, отступлений от жизни и вмешательств в неё, и вклад в него вносит каждый из нас. А потом мы умираем. Но как мы видели в главе 5 о необходимых вымыслах, такой беспорядок почти всегда является родоначальником возможности. Смысл – это не что-то найденное или искомое; это нечто пережитое на пути, если удаётся полностью погрузиться в дело.

В автобиографии Юнг неоднократно рассказывал, как пугает его то, что он обнаружил в своём бессознательном. Несмотря на это, он пришёл к выводу, что таким образом смог погрузиться на более глубокий уровень собственной реальности. Хотя он не включил в «Воспоминания, сновидения, размышления» причины своих переживаний и сомнений, книга никогда не была автобиографией в привычном смысле этого слова. Она была и остаётся рассказом о духовном путешествии одного из величайших исследователей нашего времени.

Кьеркегор, чьи теологические и психологические прозрения продолжают вдохновлять современных мыслителей, написал в своём дневнике следующее:

Я только что вернулся с вечеринки, где был душой и жизнью. Остроты слетали с моих губ. Все смеялись и восхищались мной, – но я их оставил, и да, это тире должно быть таким же длинным, как радиус земной орбиты, – – и хотел застрелиться.[81]

Всем нам приходится учиться жить с чувством неудачи, несоответствия между нашими стремлениями и достижениями, между нашими надеждами и возможностями. Даже Юнг, который, на мой взгляд, до сих пор остаётся terra incognita, в глубине своей души чувствовал, что его жизнь не удалась. Он признался другу в письме:

Мне пришлось понять, что я не в состоянии заставить людей увидеть то, что мне нужно. Я практически одинок. Есть несколько человек, которые понимают немного здесь, немного там, но почти никто не видит целую картину <…> Я не справился со своей главной задачей: открыть людям глаза на то, что у человека есть душа, и что в этой области зарыто сокровище, и что наша религия и философия находятся в плачевном состоянии.[82]

Путешествие через бардак и грязь нашей жизни – это приглашение к совершенствованию души. Какую же медвежью услугу оказывает мнимая благородность, внушая, что пространство духа является бесплотным, неземным, эфирным и совершенным? Мир души закаляет свою силу именно в царстве грязи и крови, поражений и отчаяния. Беспорядок жизни принадлежит нам, и никому другому. А задаваться вопросами самооценки – пустая трата времени, манёвр, на который мы позволяем себе отвлекаться. Но впереди нас ждёт ещё больший беспорядок; в нём мы найдём учителей – некоторые из них заставят нас расти, а некоторые помогут пережить ситуации неудачи во всей их полноте, но всё равно приблизят нас к тайне. Из таких мрачных моментов часто рождается великий смысл, но это наши моменты, наш смысл, и мы имеем на них право, потому что дорого за них заплатили.

13. Конец амбиций

Граждане Афин, не стыдно ли вам думать только о том, чтобы заработать как можно больше денег и повысить свою репутацию и престиж, в то время как об истине, мудрости и совершенствовании своих душ вы не думаете и не заботитесь?

Сократ, из «Крития» Платона

Ко второй половине жизни нам следует попрощаться с амбициями и озабоченностью самооценкой. Амбиции необходимы в первой половине жизни. Как аффективно заряженный образ, то есть комплекс, они помогают активизировать и направить либидо на службу развитию. Без него молодёжь не сможет выйти из «спячки», бездны инстинктивной летаргии и присущей детскому состоянию зависимости.

Без амбиций мы никогда бы не покинули родительскую обитель и не узнали бы, на что способны. Разумеется, всё, что остаётся неосознанным, неразвитым в юности, включая потребности в заботе, проецируется на объект амбиций. Если объектом амбиций становятся отношения, социальный статус, богатство или власть – что угодно, – человек фантазирует, что их достижение подтвердит его идентичность и удовлетворит потребности. И иногда это действительно происходит, правда, на какое-то время. Одним из ключевых моментов того, что я назвал «переходом в середине жизни», является осознание того, что, достигнув своих целей, человек всё ещё жаждет невыразимого.

Опыт, связанный с достижением всё более высоких целей, необходим для укрепления Эго. Человек изучает различные области жизни, среди которых близкие, любовные отношения, построение карьеры, неудачи, победы, восторг и разочарование, – всё, чтобы обрести Эго, способное размышлять о себе. Тот, кто не достиг саморефлексирующего Эго, находится во власти комплексов и остаётся в детском состоянии, даже если добился во внешней жизни власти и могущества. Если вам встретится человек, который находится во второй половине жизни и при этом всё ещё одержим «успехом», значит, перед вами нерефлексирующее Эго. Рефлексирующее Эго размышляет о тщетности своего пути, о смертности, которая всегда определяет наше состояние, и о самообмане, порождающем голод. Поначалу саморефлексия может привести к замкнутости и регрессу энергии, которые мы можем принять за депрессию, но это именно те психологические состояния, которые ведут к мудрости.

Парадоксально, но величайшим достижением амбициозности будет достижение достаточной рефлексии Эго, которая позволит отказаться от амбиций. Этот парадокс аналогичен совету выучить правила и освоить техники, чтобы на практике всё делать иначе, о каком бы процессе ни шла речь. Сначала нужно досконально изучить основы, чтобы подняться на уровень идиосинкразического процесса, где и находится истинное творчество.

Тогда что, спрашивается, делать во второй половине жизни? Чему служить, если не амбициям? Кьеркегор рассуждал о профессорах и проповедниках своего времени и терпел в ответ их критику. Он заметил, что «одно дело – страдать, другое – стать профессором и заставлять страдать других».[83] Обращая внимание на удобства и роскошь священства, Кьеркегор сказал:

Прелюбодей, грабитель, вор, пойманный на месте преступления, не так далёк от христианства, как такой священник, когда он раздувается от собственного красноречия на кафедре, ибо грабитель и другие не думают, что то, что они делают, есть христианство.[84]

Глядя, как священнослужитель поднимается на кафедру и обращается к изумлённым прихожанам, Кьеркегор не мог смолчать:

Проповедовать христианство в такой обстановке – это не христианство; будь они хоть сколько-нибудь верующими, это не христианство; христианство можно проповедовать только тогда, когда оно распространяется на нашу жизнь.[85]

По словам Кьеркегора, сам Христос, их парадигма, был оплёван, распят, предан поношению и не был «обряжен»