Но вместо благодарности Уэстон раздраженно нахмурился:

– Не тратьте на меня свое великодушие, я неисправим. Поверьте, в сравнении с прочими моими грехами это капля в море. Просто возьмите книгу и знайте, что я сожалею о случившемся.

– Я хочу, чтобы она осталась у вас, – возразила Феба. – Как подарок от нас с Генри.

– Боже, не надо!

– Пожалуйста, возьмите.

– Не хочу.

– Хотите!

– Феба… нет… черт…

Она протягивала книгу ему, он отталкивал к ней и в конце концов она полетела на пол, а Феба, потеряв равновесие, пошатнулась и едва не упала. Уэстон поймал ее и притянул к себе.

А потом – не успела она и вздохнуть – накрыл ее губы своими.

Глава 13

Как-то раз, еще ребенком, застигнутая летней грозой, Феба видела, как дождем прибило к земле бабочку. Она, трепеща крылышками, пыталась взлететь, но ничего не получалось: лило, как из ведра. Единственное, что ей оставалось, – сложить крылья, найти убежище и подождать.

Этот человек был и грозой, и убежищем. Он вовлек ее в глубокую, всеобъемлющую тьму, где не было ничего, кроме ощущений – но каких: жар… мягкость… твердость… голод… грубость… шелковая нежность… Она бессильно билась в его объятиях, не в силах понять, чего хочет больше: вырваться или прильнуть к нему теснее.

Как она жаждала этого: твердости и жара мужского тела, прижавшегося к ее телу, знакомого ощущения – и все же совсем незнакомого!

Она страшилась этой встречи – встречи с мужчиной, чья сила и воля не уступит ее собственной, мужчины, который пожелает обладать ею целиком.

Но гроза кончилась так же внезапно, как и началась. С хриплым стоном он оторвался от ее губ, руки его разжались. Феба едва устояла на ногах: они дрожали и подгибались, словно лишились костей, и Рейвенел протянул руку, чтобы ее поддержать, пробормотав:

– Прошу прощения… случайно получилось…

– Да-да, понимаю… – задыхаясь ответила Феба.

– Книга упала… я потянулся за ней… и ваши губы…

– Не надо об этом: сделаем вид, что ничего не было.

Уэстон обрадовался:

– Точно: ничего не было!

– Да… то есть нет, было, но я хотела сказать… просто об этом забуду.

От этих слов у него, кажется, резко прояснилось в голове. Он шумно втянул воздух и отстранился ровно настолько, чтобы бросить на нее оскорбленный взгляд.

– Просто забудете?

– Нет-нет, – торопливо поправилась Феба, – я хотела сказать, что не стану придавать этому значения.

Но Уэстон уже начал закипать гневом.

– Да это был даже не настоящий поцелуй! Так…

– Понимаю. Но все равно получилось довольно… мило, так что нет необходимости…

– Мило?

– Ну… да. – Феба не понимала, что его так взбесило.

– В кои-то веки мне выпал случай вас поцеловать, – проговорил он мрачно, – и будь я проклят, если этот поцелуй показался вам второсортным! У меня, знаете ли, есть гордость.

– Это вы так решили, не я! – возразила Феба – Я же сказала, что он милый.

– Любой мужчина скорее согласится получить пулю в зад, чем услышать от женщины нечто подобное!

– Да ладно вам! Право, это не так уж важно…

– Нет, придется повторить!

– Что? – Со сдавленным смешком Феба отпрянула, но Уэстон без труда притянул ее к себе.

– Иначе вы так и будете думать, что это лучшее, на что я способен. Как говорится, раз уж суждено быть повешенным за кражу ягненка, почему бы не украсть и овцу?

– Мистер Рейвенел…

– Держитесь!

От изумления Феба потеряла дар речи. Разумеется, он шутит! Не может же он серьезно… или может?

Заметив ее изумление, он рассмеялся, затем крепко обхватил ее одной рукой и прижал к себе. Боже, боже, он в самом деле сейчас ее поцелует! От смятения пополам с возбуждением у Фебы закружилась голова.

– Мистер Рейвенел, я…

– Уэст.

– Уэст, – повторила Феба, поднимая глаза. Прежде чем продолжить, ей пришлось сглотнуть комок в горле. – Это неправильно.

– Нет, неправильным был первый поцелуй, но второй все исправит.

– Не исправит! – возразила она с тревогой. – Видите ли, я… я не сомневаюсь в вашем искусстве, но очень сомневаюсь, что смогу соответствовать. Уже больше двух лет мне не приходилось целовать никого выше трех с половиной футов росту.

Его усмешка словно обожгла ей щеку.

– Тогда вам стоит поднять взгляд по меньшей мере на два с половиной фута выше. – И он осторожно приподнял ей голову за подбородок. – Обнимите меня.

По какой-то необъяснимой причине этот тихий приказ вызвал в ней волну любопытства и возбуждения. Неужели она и правду ему позволит…

«Да! – настаивал бесшабашный внутренний голос. – Да! Не останавливай его! Ни о чем не думай, просто пусть это произойдет!»

Стояла тишина, словно во сне, которую нарушало лишь его прерывистое дыхание. Феба подняла руки, скользнула ладонями по его бокам, обхватила мощную спину. Он положил надежную ладонь ей на затылок, и в следующий миг его губы вновь завладели ее губами: поначалу легко, играя, пробуя, изучая, словно он пытался понять, насколько они подходят друг другу. Она не знала, как отвечать, и просто стояла с запрокинутым лицом, а он кончиками пальцев гладил ее подбородок и шею так нежно, как могли бы ласкать солнечные лучи. Никогда бы она не подумала, что такой крупный сильный мужчина способен на такую нежность! Он углубил поцелуй, вынудив ее раздвинуть губы, и Феба ощутила кончик его языка. Дразнящее вторжение показалось ей таким непривычным, что от неожиданности она невольно напряглась и отпрянула.

Но он не подумал выпустить ее из объятий, чуть царапая нежную кожу пробивающейся щетиной. Щека у него дернулась – должно быть, в улыбке. Осознав, что ее реакция его позабавила, Феба нахмурилась, но не успела сказать ни слова – он опять завладел ее губами. На этот раз поцелуй был медленным, умелым, шокирующе интимным, но… не неприятным. Вовсе нет. Рейвенел продолжал свое нескончаемое нежное исследование – и ее тело откликалось вспышками удовольствия, словно арфа, вибрирующая в ответ на определенные ноты. Скоро Феба начала отвечать на поцелуй: ее язык робко устремился навстречу его языку.

Чтобы удержаться на ногах, она обняла его за шею, пальцами коснувшись затылка, потом погрузила их в густые темные пряди. Поцелуй его сделался жестче: он властно погружал язык в рот Фебы, брал у нее все, что хотел, и она забылась, пошла ко дну в темном океане чувственного наслаждения.

Она уже побывала и женой, и матерью, и вдовой – и полагала, что как женщине ей больше учиться нечему, но Уэст Рейвенел опрокинул все ее представления о том, каким может быть поцелуй. Он целовался как тот, кто спешит