– Наш мальчик умирает! – проговорила жена дрожащим, сорванным голосом.

Он бросился за ней в спальню.

Малыш метался в кровати, глаза его были полузакрыты, лицо покрывали красные пятна, дыхание было частым и неровным.

Пауль схватил его маленькие ручки и почувствовал, какие они горячие.

– Не дай ему умереть! – воскликнула Мицци. – Только не дай ему умереть!

Пауль хотел сказать, что он не в силах вмешаться в Божий промысел, но голос ему не подчинялся.

Ребенок хрипло выдохнул, маленькое тельце изогнулось и тут же опало.

Он застыл и перестал дышать. На маленьком личике проступило выражение странного облегчения.

Мицци закричала хрипло и страшно, потом повернулась к Паулю и прошептала с затаенной угрозой:

– Сделай что-нибудь!

– Что я могу сделать? – пролепетал Пауль, переводя взгляд с бледного лица мертвого ребенка на пылающее лицо жены.

– Сделай что-нибудь! – повторила она чужим голосом. – Я знаю, ты можешь. Пусть он болеет, но только будет жив!

– Ты сама не знаешь, что говоришь! – прошептал Пауль испуганно. – Это греховные слова… греховные мысли!

– Сделай! – повторила она, не слыша его возражений. – Верни мне моего ребенка! Верни мне то время, когда он был жив!

Пауль схватился за голову и выбежал в мастерскую.

И снова в темном углу появилась еще более темная тень – тень человека с узким волчьим лицом, с зелеными пронзительными волчьими глазами.

Тень отделилась от стены – и превратилась в живого человека в черном камзоле.

– Примите мои соболезнования! – проговорил этот человек. – Я сожалею о вашей утрате.

– Жена словно сошла с ума, – отозвался Пауль, понимая, что говорит с самим собой. – Она хочет… она просто требует, чтобы я вернул ей ребенка.

– Чтобы вернули ребенка – или то время, когда он был жив?

– А это не одно и то же?

– Отнюдь… – Черный человек подошел к полке с готовыми изделиями, протянул руку, взял новую бутылку.

Пауль попробовал вяло протестовать – мол, бутылка еще не вполне остыла – но заказчик отмел его протесты властным движением руки, встряхнул бутылку…

И та оказалась вдруг наполнена чем-то темно-красным, искрящимся, переливающимся… вином или кровью? – невольно подумал Пауль.

А черный человек перевернул бутылку.

Ее содержимое начало выливаться, бутылка начала пустеть… но Пауль с удивлением увидел, что кровавое вино, вытекая из бутылки, нигде не появляется. Его нет ни на полу мастерской, ни на рабочем столе. Оно просто исчезает…

Вот бутылка опустела…

Тут Пауль услышал странный звук, донесшийся из соседней комнаты – и бросился туда, забыв о заказчике.

Он увидел Мицци, склонившуюся над кроваткой, услышал ее срывающийся, взволнованный голос:

– Он жив! Мой малютка жив!

В самом деле, как час назад, маленький Гейнц метался в постели, он дышал часто и неровно – но дышал…

– Ты сумел! – выдохнула Мицци, мельком взглянув на мужа. – Ты вернул его мне! Слава Богу!

– Не Богу… – холодея, проговорил Пауль.

Ему казалось, что жена не слышит его, что она ничего не слышит, кроме неровного, жаркого, хриплого дыхания больного ребенка – но она услышала произнесенные им вполголоса слова.

Услышала – и ответила на них чужим, безрассудным и беспамятным голосом:

– А мне все равно, кого благодарить, – Бога или того… другого. Мой ребенок жив – и это все, что мне нужно знать.

Мицци склонилась над кроваткой и запела нежно, ласково, едва слышно:

– Спи, мой мальчик, спи, мой крошка,

Месяц смотрит нам в окошко,

В небе звездочки горят,

Бога все благодарят…

Пауль понял, что Мицци важно только одно – остаться навсегда в том мгновении на краю пропасти, где ее ребенок еще жив, где он еще дышит…

И еще…

Еще он почувствовал на себе пристальный, неотступный, изучающий взгляд. Волчий взгляд человека в черном камзоле.

Пауль оглянулся.

В комнате никого не было, кроме его и жены, склонившейся над умирающим ребенком.

Но он все равно чувствовал на себе этот взгляд…

Пауль отошел в сторону.

Он в ужасе смотрел на жену.

Мицци не отрываясь смотрела на своего малыша, время от времени поправляла его одеяльце и вполголоса пела колыбельную.

Время для нее остановилось, и это ее вполне устраивало…

Я долго ворочалась в постели, мучаясь без сна, хотя на часах было уже три ночи. За окном занимался рассвет, небо из серого становилось розовым.

И я поняла, что заснула, только когда осознала, что иду по тому самому длинному коридору, который находится в том самом здании на территории бывшего научно-исследовательского комплекса «Волна и частица».

Коридор был не в таком плачевном состоянии, как когда я видела его в последний раз. Серый линолеум не вспучился пузырями, со стен не свисали клочки старой краски, с потолка не сыпалась штукатурка. На стенах были солидные стенды с фотографиями каких-то сложных устройств и людей в белых халатах.

Я остановилась перед большой доской, над которой красивым шрифтом крупными буквами было написано: «Наши достижения».

Там были фотографии разных людей, преимущественно мужчин. И среди них я узнала Кулакова. Он стоял на трибуне, держа в руке микрофон, говорил что-то серьезно и второй рукой размахивал. И подпись под фотографией была:

«Академик Евгений Григорьевич Кулаков выступает на конференции по темпоральным проблемам».

В коридоре не было ни души, только лампы дневного света ровно гудели. Все двери были закрыты. Я шла и шла по коридору, никого не встречая, потом коридор стал шире, и стены были выкрашены не в унылый серый цвет, а в более теплый, бежевый, и даже ковер под ногами появился, и лампы уже не так гудели. И двери по бокам коридора были уже солидные, дубовые.

Тут ежу понятно, что в этом месте располагалось начальство. И точно, на второй двери справа я прочитала: «Заместитель директора д. т. н. академик Кулаков Е. Г.»

Я осторожно открыла дверь, шагнула вперед…

И оказалась не в просторном кабинете большого начальника, а на каменистой пустоши, освещенной широким и желтым вечерним светом. Справа от меня возвышалась груда огромных серых валунов, слева был откос, уходящий в глубину оврага.

Прямо передо мной бежала узкая тропка – и я пошла по ней.

Впереди, там, куда вела моя тропа, был крутой склон, а в нем – углубление, что-то вроде каменной арки.

Туда вела моя тропа.

Я шла по узкой тропе, из-под моих ног то и дело скатывались камни, катились в овраг.

Скоро тропа кончилась, я оказалась перед склоном.

Вблизи углубление в этом склоне было похоже на вход в