Она вновь оглядела кабинет, словно мысленно его переделывая, и я вдруг испугался, что она узнала о моем преступлении и теперь уволит меня или, того хуже, привлечет к уголовной ответственности. Она больше ничего не сказала, развернулась и вышла.

В то утро я едва мог сосредоточиться. Не знаю, заметили ли мои пациенты, насколько я рассеян, но в какой-то момент мне пришлось извиниться, выйти из кабинета, закрыться в туалете и сделать несколько глубоких вдохов, чтобы прийти в себя. Но когда я вернулся в свое кресло и мой пациент продолжил говорить о своем покойном брате, я оцепенел от ужаса при мысли, что мои отношения с Мелани были обнаружены.

Господи, о чем я думал, связываясь с пациенткой? Это было бессовестное злоупотребление властью, и я знал, что это неправильно, – конечно, знал, – но я был слаб, одинок и сломлен после смерти тети Линн. Я должен был немедленно позвонить Джону Мэтьюзу и записаться к нему на сеанс. Я должен был следовать соответствующим протоколам. Но я этого не сделал. И вот что вышло.

В обед я попрощался с последним за утро пациентом и собрался с силами, чтобы подняться наверх и встретиться лицом к лицу с Кэролайн.

– Заходите. Присаживайтесь, – сказала Кэролайн, не отрываясь от своих записей, и нетерпеливо махнула рукой, будто я нарушил ход ее мыслей и ей нужно было, чтобы я молчал, пока она не закончит.

Я сел. Она продолжала заниматься своими делами, не обращая на меня внимания. Затем она отложила ручку, закрыла папку, сложила руки вместе и посмотрела через большой стол прямо на меня.

– Вчера вечером, – сказала она, – я была в Линкольн-центре, и меня представили человеку, который попросил меня об одолжении.

Я тихо вздохнул. Из-за этого она меня вызвала? Или таким способом она пыталась подступиться к неловкой теме?

– Об одолжении? – повторил я.

– Да. – Она поднялась, обошла стол и оперлась на него прямо передо мной, так что я вынужден был смотреть на нее снизу вверх. Кэролин, безусловно, обладала талантом отстаивать свою профессиональную власть владелицы практики и никому не давать спуска.

– Так вышло, что этот человек – Оскар Гамильтон, – сказала она.

Я почувствовал, как мои плечи слегка расслабились, потому что все, что было связано с Оскаром Гамильтоном, одним из богатейших бизнес-магнатов Нью-Йорка, не могло иметь ничего общего со мной и моей неосмотрительностью.

– Оказалось, что одна из его дочерей учится на режиссера в Тише[4] и снимает документальный фильм о том, как люди справляются с горем после потери любимого человека.

Я поерзал на стуле, ожидая, пока Кэролайн объяснит, какое отношение все это имеет ко мне.

– Мистер Гамильтон спросил, может ли его дочь приехать сюда, чтобы взять интервью у психотерапевта, который прольет свет на психологию горя, и, поскольку это было темой вашей замечательной диссертации, я подумала, что вы идеально ей подойдете. – Кэролайн вновь села за стол. – Кроме того, у вас приятная внешность. Вы будете хорошо смотреться на экране.

Я неловко засмеялся и опустил глаза.

– Даже не знаю.

– Вы слишком скромны, Дин. Может быть, как раз в этом секрет вашей привлекательности. – Какое-то время она изучала мое лицо. – Как бы то ни было, я только что говорила по телефону с дочерью Оскара – ее зовут Оливия, – и она хотела бы прийти завтра днем. Она сказала, что это займет час, может быть два, так что я уже попросила Джейн перенести ваши дневные сеансы.

Я немного отстранился.

– Понимаю. Так, значит, меня ждет дебют в кино? – Я старался говорить любезно, хотя мне было не очень приятно, что она не спросила сначала у меня.

– Вы будете великолепны, – сказала она. – Я очень это ценю. – Она взяла ручку, давая понять, что хочет вернуться к работе. Я встал, вернулся в свой кабинет и с облегчением рухнул в кресло.

Когда я пришел к Мелани тем вечером, было уже темно. Я задержался на работе, чтобы закончить длинные подробные записи о юноше, который врывался в дома соседей, чтобы шпионить за ними, пока они спали. Когда его наконец поймал с поличным домовладелец, который встал ночью, чтобы перекусить, парень запустил в него большим разделочным ножом.

Я пока не был готов делать выводы. Мне нужно было больше сеансов с ним, потому что он не собирался говорить ни о том, что произошло, ни о том, что он чувствует по этому поводу. Это было все равно что пытаться выжать воду из камня.

Пустую парковку за конторой страхового брокера слабо подсвечивал единственный фонарь, мерцавший и потрескивавший, но ступеньки снаружи здания, ведущие к квартире Мелани на втором этаже, были хорошо освещены. Я поднялся по длинной лестнице и легонько постучал в оконное стекло. Мелани долго не отвечала, а когда наконец открыла, лицо у нее было кислое.

– Ты опоздал, – сказала она.

У меня совсем испортилось настроение, потому что день выдался тяжелый – сначала стресс, вызванный страхом увольнения, а потом трудный дневной сеанс, во время которого меня обзывал последними словами пациент, не умевший контролировать гнев.

– Прости. Я должен был написать отчет, который нужно сдать завтра.

– Мог бы и позвонить. – Она отвернулась, но оставила дверь открытой, чтобы я мог войти. – Я приготовила ужин, но теперь курица сухая, а брокколи размякла. Все испорчено.

Я закрыл за собой дверь и заметил белую скатерть, свечи и бутылку вина, хотя она знала, что я не пью.

– Я не знал, что ты планировала что-то особенное.

Обычно она работала над своей диссертацией и не возражала, если я опаздывал.

Она вынула из духовки сковороду с двумя куриными грудками, положила их на тарелки вместе с овощами и рисом. С грохотом поставила обе тарелки на стол, вылила остатки вина в свой бокал и швырнула бутылку в мусорное ведро.

– Ну давай уже, садись. – Она протащила свой стул по полу, плюхнулась на него, взяла вилку и нож и принялась сердито резать мясо. – И не вини меня, если на вкус будет как резина.

– Уверен, что это очень вкусно, – ответил я, садясь напротив. Мы ели молча, пока я не попытался уладить ситуацию. – Просто чудо, Мелани. Ты, наверное, потратила много времени.

– Очевидно.

Курица и правда была жесткой и сухой, но я старался не подавать вида.

– Но ты сердишься на меня.

– Вовсе нет. – Избегая смотреть на меня, она залпом осушила полбокала.

– Хочешь поговорить об этом?

– Не очень.

– Почему?

Она бросила столовые приборы на тарелку.

– Ладно. Я скажу тебе, почему злюсь. Сегодня я закончила писать диссертацию и поэтому хотела, чтобы