– Это не было отказом, – ответил он. – Постарайтесь посмотреть на это иначе.

Я встретилась с ним взглядом.

– Как еще мне на это смотреть? Я люблю вас, а вы не отвечаете на мои чувства. Не хотите быть со мной. По крайней мере, так вы говорите. Так что я должна принять это. Смириться и двигаться дальше. Похоронить свои чувства, как труп в земле.

– Я не хочу, чтобы вы что-то хоронили, – сказал он. – Наоборот, лучше говорить обо всем открыто, чтобы мы могли это проработать.

– Но я не хочу ничего прорабатывать, если конечный результат тот же – что мы никогда не сможем быть вместе. Это слишком больно. Может, будет лучше, если я перейду к другому терапевту и проработаю это с ним? Потому что мне потребуется много времени, чтобы забыть вас.

Нет! Я не это имела в виду! Я не хотела переходить ни к какому другому психотерапевту! Что я вообще несла?

Он покрутил ручку в пальцах и внимательно посмотрел на меня.

– Если это то, чего вы хотите, Мелани, я буду рад порекомендовать вам кого-нибудь.

Я покачала головой и опустила глаза.

– Я не ожидала, что вы раскроете мой блеф.

– Я не понял, что это блеф, – ответил он. – Но чего вы ожидали?

– Не знаю. – Я печально вздохнула. – Вы отличный психотерапевт. Вы не используете меня, потому что это неэтично. Вы поступаете правильно, когда отсылаете меня к другому врачу. Но, может быть, поэтому мне только хуже – потому что вы такой порядочный и благородный. Вы не вспыльчивый, как мужчины моей матери. Вы заботливый, ответственный, вы… идеальный.

Он отложил блокнот и неодобрительно покачал головой.

– Что такое? – спросила я.

Выражение его лица изменилось. Впервые он казался мне нетерпеливым.

– Именно поэтому вам нужно признать, что вы ошибаетесь по поводу чувств, которые испытываете ко мне.

– Не понимаю…

– Я не идеален. Далеко не идеален. Как я уже говорил, вы ничего обо мне не знаете.

– Так расскажите мне, – взмолилась я, подавшись вперед на краешке дивана. – Пожалуйста. Разве это не то, что вы велели мне сделать? Осознать разницу между реальностью и фантазией? Помогите мне отделить одно от другого. Если вы хотите, чтобы я была открытой, не будьте лицемером. Считайте это вашим прощальным подарком, чтобы мне больше повезло с другим терапевтом.

– Это работает не так.

– Серьезно? Вы ничем не можете со мной поделиться? На прошлой неделе вы сказали, что хотите помочь мне научиться строить более здоровые отношения с людьми, но вы как кирпичная стена, и я все больше убеждаюсь, что мне вообще не стоит ни с кем связываться. Никогда. Что невозможно по-настоящему узнать кого-то, что лучше быть одной, потому что люди либо злы и жестоки, либо, – я указала на него, – совершенно непроницаемы и в любом случае разобьют мне сердце.

Я откинулась на спинку дивана и скрестила руки на груди. Все во мне бурлило.

В кабинете стало очень тихо, лишь маятник напольных часов постукивал, качаясь туда-сюда, пока мы оба ждали, когда я приду в себя.

Наконец доктор Робинсон – Дин – заговорил. Когда наши взгляды встретились, его голос был мягким и печальным.

– Я вожу паршивую машину, – сказал он мне. – Сейчас ее чинят, но я с трудом смог позволить себе ремонт, потому что я на мели. Я всегда на мели. Я по уши в долгах, поэтому, когда вы видите меня здесь, в этом роскошном кожаном кресле, в этом престижном манхэттенском особняке… ну, у меня с этим всем ничего общего. Я живу в Нью-Джерси. Мой отец попал в тюрьму за непредумышленное убийство, потому что сел за рулем пьяным и по его вине произошла авария, в которой погибла моя мать. Он врезался прямо в дерево. Он по-прежнему пьет, а мой брат отбывает пятилетний срок за кражу со взломом и нападение. Чудо, что я сам не попал в тюрьму, потому что однажды в компании малолетних преступников угнал и поджег машину. Я просто не попался. Никто из моих коллег, кстати, ничего об этом не знает. Поэтому я был бы признателен, если бы вы соблюдали правило конфиденциальности этого кабинета. – Дин широко развел руками. – Вот так. Как видите, все далеко не идеально.

Я молча смотрела на него. Я была удивлена, но не слишком сильно. Меня должно было ошеломить то, что он мне рассказал, но почему-то не ошеломило. Наверное, я всегда чувствовала между нами необъяснимое взаимопонимание – что мы одинаковые. Меня удивило только, что он выплеснул на меня это одним безудержным потоком откровенных эмоций.

Я была в восхищении. И все еще пыталась все это впитать.

Мы сидели в тишине, не сводя друг с друга глаз. Он ждал моего ответа, как часто это делал, давая мне время найти правильные слова для своих мыслей и чувств. Но что-то изменилось. Терапевта больше не было. Он смотрел на меня как на нормального человека, как на друга, искренне желая знать, что я думаю о том, что только что услышала.

– Сколько вам было лет, когда погибла ваша мать? – спросила я.

– Двенадцать.

– Что случилось с вами после того, как ваш отец попал в тюрьму?

– После того, как я поджег машину? Мне повезло. Меня забрала к себе тетя, но забрать моего брата она не смогла. Он был старше меня и жил своей жизнью, спасать его было слишком поздно. Тетя хорошо на меня повлияла, помогла мне учиться в школе, вдохновила меня поступить в колледж и сделала все, чтобы я получил стипендию.

Я откинулась на диванные подушки и с удивлением посмотрела на Дина. Меня охватило странное волнение. Я получила подтверждение своим ощущениям, это было приятно.

– Я всегда знала, что мы похожи, – сказала я. – Неудивительно, что вы так хорошо меня поняли.

Он посмотрел вдаль и покачал головой, и я почувствовала, как он снова эмоционально отстраняется.

– Не делайте этого, – попросила я. – Пожалуйста, не пытайтесь сказать мне, что вы просто делали свою работу, что вы открылись мне сегодня только потому, что хотите разобрать мою реакцию, что я просто объект вашего эксперимента. За последние восемь недель вы поняли все, через что мне пришлось пройти, потому что сами прошли это. Вы когда-нибудь чувствовали себя виноватым в том, что не спасли свою мать? В том, что не смогли ее защитить? Может быть, если бы вы убедили ее