Я тоже отложил вилку и внимательно посмотрел на Мелани.

– Это же прекрасно. Поздравляю.

Проигнорировав мои слова, она продолжила есть.

– Лучше даже не пытайся.

– Не пытаться что? Сказать тебе, как я за тебя рад? А я правда рад.

– Был бы ты рад, пришел бы вовремя.

Я старался быть терпеливым и понимающим.

– Я не знал, что ты закончила сегодня. Я даже понятия не имел, что ты близка к завершению.

– В том-то и дело! Ты должен был знать.

Это был не первый раз, когда Мелани злилась на то, что я не заметил или не понял того, что, по ее мнению, должен был заметить и понять. Обычно я помогал ей справиться со злостью с помощью терапевтических приемов, но в тот вечер я был слишком вымотан и не хотел быть ее доктором. Я просто хотел поужинать.

– Я не умею читать мысли, – ответил я и тут же пожалел об этом, потому что еще в детстве выучил, что лучше не возражать. Я знал, куда это может привести.

Она подняла на меня взгляд, в нем читалось пронзительное презрение.

– Что, прости?

Ну вот.

Я изо всех сил старался говорить успокаивающим, ласковым тоном.

– Я не могу знать, о чем ты думаешь, пока ты мне не скажешь.

– Раньше ты знал, – ответила она. – Ты знал все, даже то, чего я сама о себе не знала. Ты задавал мне вопросы и вытягивал это все из меня.

– Если ты имеешь в виду разговоры в моем кабинете, то это было несколько другое.

– Почему? Мы говорили так же, как говорим сейчас.

– Да, но я вел себя как твой психотерапевт, – попытался объяснить я. – Когда я провожу с тобой время вне работы, я не хочу прилагать столько усилий, чтобы… вытянуть что-то из тебя.

Она горько усмехнулась.

– Что ты хочешь сказать? Что я многого от тебя требую? Так, что ли? – Она допила остатки вина, и мне вдруг стал противен ее пьяный, мутный взгляд. Он был мне слишком знаком.

– Я не об этом, – сказал я, пытаясь найти способ вытащить ее из бездны. Но она не дала мне шанса. Она выскочила из-за стола и скрылась в спальне, захлопнув за собой дверь.

Усталый и расстроенный, я потер виски и заставил себя встать и тихонько постучать в ее дверь.

– Убирайся к черту! – крикнула она. – Я не хочу с тобой разговаривать!

Я стоял у ее двери и думал о том, сколько раз она слушала, как ее мать ссорится со своими бойфрендами. Я хотел бы, чтобы у Мелани был другой пример, на основе которого она могла бы строить свое поведение. Жаль, что ей не довелось узнать деда-летчика. Останься он в живых, какой сейчас была бы ее жизнь?

Глубоко вдохнув, я сказал себе, что это было возможностью научить ее строить отношения со мной, потому что не все должно было заканчиваться скандалом.

– Я понимаю, что ты злишься, – сказал я. – И мне очень жаль, если я задел твои чувства. Ты позволишь мне войти, чтобы мы могли поговорить об этом?

– Нет. Убирайся. Меня от этого тошнит.

На короткий радостный миг я подумал, что она хочет закончить наши отношения, потому что они оказались не такими, как она представляла, и я был не тем, кто ей нужен. При мысли, что все может кончиться и мне больше не придется жить в страхе, что наш роман раскроется, у меня перехватило дыхание.

– От чего тебя тошнит? – спросил я.

Она не ответила, и я решил тихо подождать, пока она не придет в себя. Вскоре я услышал скрип матраса, ее шаги. Дверь открылась. Щеки Мелани были мокрыми, косметика под глазами размазалась.

– Ты стыдишься меня? – жалобно спросила она, всхлипывая. – Я недостаточно для тебя хороша? Поэтому ты не хочешь, чтобы нас видели вместе?

– Конечно, нет, – мягко заверил я ее. Мы это уже проходили. Этот разговор у нас был много раз.

– Но прошло пять месяцев! – Она вытерла нос скомканной салфеткой. – Я хочу, чтобы мы вместе куда-то ходили, что-то делали. А теперь, когда я закончила свою работу, – чтобы проводили вместе больше времени.

Я знал ее достаточно хорошо, чтобы понять, что это значит. Она хотела, чтобы я стал ее новой навязчивой идеей, центром всех ее мечтаний о будущем. Я был ее средством спасения от глубокого, врожденного несчастья.

Но я не был ее спасением. Я был ее проблемой, потому что я был в позиции власти, когда все только начиналось. Она доверилась мне как профессионалу, а я предал это доверие. Я воспользовался ее уязвимостью. И хотя я пытался убедить себя, что это было по обоюдному согласию, в глубине души я знал, что это не так, потому что наши отношения никогда не были равноправными. Теперь она чувствовала себя увязшей в них и бессильной, и вполне справедливо. В чем она действительно нуждалась, так это в возобновлении психотерапии. Но если бы она обратилась к другому врачу, ей пришлось бы раскрыть правду о наших отношениях, так что помочь ей должен был я и только я.

Дрожа и горестно всхлипывая, она пробормотала:

– Теперь все по-другому. Ты не звонишь мне так часто, как раньше.

– Я каждый день звоню тебе в обед.

– А раньше звонил чаще.

Увы, в этом споре я не мог ни защититься, ни победить. Мог лишь попытаться ее успокоить.

– Я просто хочу, чтобы ты оставался со мной каждую ночь! – всхлипнула она. – Я не знаю, почему ты всегда возвращаешься к себе, когда мог бы легко остаться тут!

– Ты знаешь почему, – объяснил я. – Мы должны делать вид, что ничего не происходит. Иначе я могу потерять работу, и что мы тогда будем делать?

Она придвинулась ко мне, обняла за талию и уткнулась заплаканным лицом в мое плечо.

– Я знаю. Прости меня. Ты прав. Мне так плохо без тебя, и я не выношу одиночества, и я хочу, чтобы ты все изменил к лучшему, как ты раньше делал.

Это было тяжелое бремя – полная ответственность за счастье Мелани. Я чувствовал его груз, и мне очень хотелось исправить то, что я натворил.

Она посмотрела на меня умоляющим взглядом, а потом потянулась ко мне за поцелуем. У нее текло из носа, вкус алкоголя в ее дыхании вернул меня в детство. Это вызвало у меня приступ отвращения, но я понимал, что не могу оттолкнуть ее. Только не сейчас.

– Полежи со мной, – прошептала она и потянула меня за руку. – Я хочу, чтобы