Я встал, обошел стол и остановился у окна, чтобы все обдумать. Что будет, если я обращусь к доктору Мэтьюзу? К чему это приведет?

Я был самым молодым и новым терапевтом в этой престижной манхэттенской клинике, меня взяли сюда меньше года назад, и у меня были большие амбиции.

Клиникой владела женщина. Что, если бы она узнала об этом и узнала мою историю? У всех остальных терапевтов здесь была безупречная репутация и дипломы Лиги плюща. Я окончил государственный колледж на Среднем Западе, а что касается моей репутации… скажем так, на ней было несколько пятен. Если бы она узнала об этом, осталась бы она так же уверена в моем таланте?

Я вновь сел за стол и стал дальше обдумывать ситуацию. По крайней мере, я осознавал опасность и неуместность своих чувств к пациентке. Неужели мне действительно нужно было обсудить это с другим терапевтом только для того, чтобы он рассказал мне то, что я уже знал? Что я почувствовал близость с Мелани, потому что она извлекла на поверхность мои неприятные воспоминания и в то же время пробудила детские мечты об авиации? Я понимал, что именно это привлекло меня в ней, так что же я мог узнать от другого терапевта?

Ответ был ясен. Она была моей пациенткой, и моя работа заключалась в том, чтобы помочь ей, а не навредить. В то же время, учитывая ее историю, худшее, что я мог сейчас сделать, это бросить ее.

Решено. У меня был порядок действий.

Я продолжу лечить Мелани и прорабатывать ее эротический перенос и в то же время с помощью всего, чему меня учили, постараюсь справиться со своим собственным. Если в ближайшие недели у меня ничего не выйдет, я поступлю ответственно: свяжусь со своим наставником, доктором Мэтьюзом, и, нравится это Мелани или нет, направлю ее к другому терапевту.

Тем вечером я возвращался в свою квартиру в Нью-Джерси в переполненном поезде, так что большую часть пути мне пришлось стоять, толкаясь с другими пассажирами. Было жарко и душно, и я изо всех сил старался не думать о Мелани Браун.

Какое это было облегчение – наконец-то добраться до своей станции, выйти на платформу и вдохнуть прохладный вечерний воздух. Я сел в свою машину, вечно и довольно тревожно ржавый «Форд Пинто» семьдесят первого года, и двадцать минут спустя был в квартире-студии на втором этаже здания, окна которого выходили на стоянку подержанных автомобилей. Это был мой дом с тех пор, как я получил степень и устроился на работу в клинику, полный больших надежд на светлое будущее. Я думал, что поживу здесь недолго, пока не смогу позволить себе что-нибудь получше, в идеале на Манхэттене – чтобы избавиться от машины, прежде чем она выйдет из строя. Но каждый год, когда истекал договор аренды, ничего не менялось. Я по-прежнему не мог позволить себе ничего лучше, так что подписывался на еще двенадцать месяцев долгих поездок на работу и шумных соседей, которые слишком громко включали телевизор по вечерам.

Бросив ключи от машины на кухонный стол, я взглянул на бардак, который оставил вчера вечером в раковине, и обшарил буфет в поисках еды. Нашел арахисовое масло, крекеры и банку тушеной говядины. Придется обойтись этим, потому что день выдался тяжелым и мысль о том, чтобы снова сесть в машину и поехать за продуктами, была невыносима.

Я искал консервный нож в ящике для столовых приборов, когда заметил, что на автоответчике мигает красная лампочка. Я нажал кнопку, чтобы прослушать сообщение, но как только я услышал низкий гортанный голос, мой желудок мгновенно сжался от напряжения.

– Это отец. Тебе лучше приехать домой, если ты хочешь еще раз увидеть свою тетю. Сегодня ее перевели в хоспис. Сказали, осталось несколько дней. Не больше.

Щелк.

Все мои мышцы напряглись. Консервный нож с грохотом упал на стол. Что только что сказал отец? Хоспис? Я даже не знал, что тетя Линн в больнице. В последний раз мы общались две недели назад, и она говорила, что хорошо перенесла химиотерапию, а врач сказал, что у нее ремиссия.

Я бросился к телефону и позвонил на ферму, но ответа не было. Отец и бабушка, наверное, были в больнице с тетей Линн, или, может отец уехал в бар. Господи, я тоже должен был быть там. В больнице. Не в баре. Почему мне никто не позвонил?

Может, тетя Линн этого не хотела. Она терпеть не могла обременять меня своими проблемами, хотя я говорил, что она никогда не будет для меня обузой. Я был обязан ей всем. Если бы не она, кто знает, где бы я сейчас был? Скорее всего, в тюрьме вместе с братом, потому что это за него я цеплялся после смерти мамы. Я следовал за ним как тень, пока тетя Линн не прилетела из Аризоны и не забрала меня к себе. Она вмешалась как раз вовремя. Мне было тринадцать, и я собирался пойти той же скользкой дорожкой, что и мой брат, но она вытащила меня оттуда и занялась моим воспитанием и образованием. Она оградила меня от бесконечных тусовок и пьянок. Жаль, что она не смогла помочь и брату, но для него было слишком поздно. Ему было семнадцать, и он уже бросил школу и перебрался к своим друзьям.

Тетя Линн спасла мне жизнь. Она приложила усилия, чтобы спасти жизнь и Ба, когда та упала с крутой лестницы фермерского дома и сломала бедро. К тому времени тетя Линн уже овдовела. Она бросила все свои дела в Аризоне, чтобы вернуться в Висконсин и заботиться о своей престарелой матери. Но дорогая тетушка Линн не ожидала, что заодно ей придется заботиться и о брате-алкоголике.

Для нее это было слишком. Это было бы слишком для кого угодно. Неудивительно, что она заболела раком.

Я нашел в столе адресную книгу, позвонил своей начальнице домой и объяснил, что у меня возникли семейные обстоятельства. Она согласилась, что я должен отменить все свои встречи на ближайшие несколько дней и забронировать билет на самолет.

Через полчаса я уже садился в такси, чтобы поехать в аэропорт.

Мой самолет приземлился в Мэдисоне, штат Висконсин, поздним утром следующего дня. Я был измучен двумя долгими пересадками и тревогой за тетю Линн. Я не