«Нет, не может быть, – утешил себя Петр. – Русский для Тарека неродной». Но Петр часто ловил себя на том, что не может вспомнить некоторые русские слова и приходится поднапрячься. Вместо них то и дело выскакивают турецкие, арабские, даже персидские (фарси ему использовать почти не приходилось, разве что в интернете он читал персидские газеты).

– То, что ты заговорил по-русски, означает согласие?

– Бежал от дождя – попал под ливень, – уже по-арабски прокомментировал свое нынешнее положение Тарек. – Я ждал подобного предложения от тебя, как только стал подозревать, что ты не обычный цирюльник и не «спящий» боевик, хотя и такие версии у меня имелись.

– Я зря ушел от слежки. Это стало последней деталью в твоем раскладе?

– В общем, да. Сбивало только твое участие в ИГИЛ. – Тарек затушил сигарету и отобрал окурок у Кабира. – Надо завязывать с куревом. Буря будет еще довольно долго, а мы весь кислород тут скурили.

Он встал и подлил себе и напарнику чая.

– Я почти сразу хотел привлечь тебя в нашу группу, – продолжил Тарек. – Но потом… – Он замялся. – Пожалел, что ли. Подумал, что ты неподготовлен к таким действиям. Тебя схватят. Попасть в «Абу-Грейб» или в «Кэмп Букка» под Басрой – это не каждый выдержит. Мне вначале казалось, что ты обычный человек, добрый, сочувствующий. А таких там ломают. Я знаю людей, кто попадал в эти тюрьму и лагерь…

Петр не поверил Тареку. Он считал, что бывший офицер Мухабарата не стал задействовать хозяина цирюльни в своих акциях только лишь потому, что парикмахерская хорошее прикрытие для него самого. А известие об участии Кабира в ИГИЛ, вероятно, и вовсе напугало. Поэтому он организовал слежку. Решил, что исламисты ищут подходы к его группе, чтобы переманить на свою сторону или вовсе уничтожить.

– Я не лукавлю, – добавил он, словно читая мысли Кабира. – Мне действительно было тебя жаль. Ты выглядел человеком одиноким и погруженным в себя. Я думал, это от личных потерь, связанных с войной. Но потом начал понимать, чем обусловлена такая замкнутость.

– Значит, я не добрый и не сочувствующий? – криво улыбнулся Петр, изображая обиду.

– Ты – разведчик. А все эти качества у нас подавляют основные профессиональные навыки – узнать, найти, добыть, выведать, и все остальное: доброта, сочувствие, злоба, агрессия, общительность и тому подобное – работают на цели и задачи, которые перед тобой поставило руководство. Разве не так?

Петр понял, что имел в виду чекист, общавшийся с Тареком в Москве: Тарек фанатик профессии. И в самом деле думает, что разведчик или контрразведчик, каковым он является, может даже эмоции свои использовать исключительно по необходимости.

– В глобальном смысле да. Но если бы я следовал твоей теории, ты бы здесь не сидел. Я просто не открыл бы тебе дверь в ту бурю, услышав выстрелы. Я бы оберегал свою персону, дабы выполнить задание Центра.

– Ну и правильно бы сделал! Вот поэтому у вас Союз и развалился, – сердито заключил он. – Вы слишком много рефлексируете, где надо и не надо, а в это время у вас под носом шуровали иностранные агенты.

Петр почувствовал, что не стоит затрагивать профессиональное самолюбие друга. Эта тема, очевидно, табу. «Да и старина Тарек в конечном счете прав. – Петр покивал своим мыслям. – Он выжил благодаря своей категоричности и непримиримости».

Однако сложившийся стиль их общения и природная язвительность не позволили ему промолчать:

– Вы тут тоже прохлопали цэрэушников со своей непоколебимостью. Они у вас шныряли, как у себя дома. Что же вы не откинули эмоции и не пресекли предательство в зачатке?

– Предателей много. Да и технологии ЦРУ и Моссад срабатывают, особенно если государственность в стране пошатнулась по каким-то внутренним причинам или при внешнем воздействии. В 2001 ИНА[39] сообщило, что Саддам создает армию аль-Куд, чтобы освободить Иерусалим. Мы, конечно, знали об этом и раньше и поддерживали его. Чувствовать себя свободными на нашем Ближнем Востоке можно, лишь избавившись от сионистов. Но шайтан! Как это преподносилось в прессе – бравурная глупая пропаганда по телевидению настраивала иракцев против. Да и воевать никто не рвался. Арабы вообще не любят воевать, хотя только и делают это. Парадокс. – Тарек взлохматил волосы. – В Сирии больше всего воюет не армия, а ополченцы. Начинают шевелиться только, когда враги приходят к тебе в дом. В современном мире, если ты лишь заикнешься, что ты миролюбив и не хочешь ни с кем воевать, – это прозвучит как приглашение к вторжению. А Ирак последние годы стал вообще проходным двором. Это напоминает времена вашей Гражданской войны, если я правильно помню историю СССР. То красные, то белые, то зеленые… Обыватели только успевали флаги менять, чтобы их к стенке не поставили первые, вторые или третьи.

– Так что с армией? Я помню эти сообщения ИНА. Ты ведь это к чему-то сказал.

– К тому, что в Женеве к Барзану подкатывался «переговорщик» из одной арабской страны, который передал озабоченность Израиля наличием у нас больших запасов оружия, скопившихся после восьмилетней войны. Шпион этот, конечно, моссадовский был. Кстати, араб, – он подозрительно, скорее по привычке покосился на Кабира. – Ты ведь не араб? Неужели русский? Признайся, у тебя ведь есть арабские корни.

«Тверские», – хотел уточнить Петр, но молча покачал головой.

– Так вот. Идея с народной армией была хорошая, но воевать никто не стал бы, да и против израильтян это не так уж и просто. Они ребята цепкие.

– А что хотел тот фальшивый араб от Барзана? Это же сводный брат Саддама? Барзан Ибрахим аль-Тикрити?

– Он самый. А этот тип намекал, что Израиль не против договориться, как открыто, так и тайно. Но с ними нельзя договариваться! – Забывшись, Тарек достал сигарету, но вспомнив про духоту, раздраженно бросил сигарету на папку с фотографиями. – Саддам это знал как никто другой. Но все талдычили, что это лишь его упрямство и не стоит искать руку Запада или Израиля там, где ее нет. А Саддам просто не хотел ждать, когда они придут к нам в дом, и хотел напасть первым. Пошла атака на Хусейна – через Удея, через Олимпийский комитет, через Египет. Сулили отмену санкций. Лишь бы договорились с Тель-Авивом. Саддам написал записку Удею, в которой высказался по поводу египетских посреднических попыток: «…К шайтану их и тех проклятых арабов, которые им подыгрывают. Наша дверь закрыта». Он не отказывался вести переговоры по поводу санкций, но не хотел ничего слышать о примирении с Израилем.

Петр хотел