– Я так понимаю, что о ее беременности было мало кому известно…

– Ты правда считаешь, что в небольшой деревне за двадцать лет ни разу это не всплыло? Или там море кандидатов?

Тон Джей Си мне не очень нравился, хоть он и действовал отрезвляюще. В таких спорах у нас обычно находилось какое-то подобие истины.

– На самом деле действительно много кандидатов, зря ты смеешься! Тут народу тьма.

В далеком и прекрасном городе Джей Си устало вздохнул, не сумев ничего мне возразить. Но все же попытался:

– А ты не думаешь, что Генри Харди мог быть отцом ребенка своей сестры?

– Не думаю, – сквозь зубы процедила я. – Ты отвратителен.

– Мэдди, я не пытаюсь обидеть тебя. Но меня правда волнует ситуация, в которой ты оказываешься за сотни километров в окружении спорно адекватных людей со слишком большим количеством тайн. И как минимум часть из них уже показала свою явную или пассивную агрессию в отношении тебя.

Этому мне нечего было противопоставить.

– Чего ты хочешь? – устало выдохнула я.

– Хочу, чтобы ты подключила себе интернет и взяла билет домой.

– Завтра Хэллоуин; если я уеду прямо сейчас, это будет означать, что весь мой приезд сюда, выспрашивание у людей об их родных, весь этот десяток неловких ситуаций, через которые я себя уже протащила, – все это было бессмысленно. И самое главное, я ничего не сделаю для того человека, который написал мне письмо, который надеется на меня. Может, я его последняя надежда?

– Бог мой, Мэдди, о чем ты? Что это за таинственный несчастный человек, который так и не объявился, чтобы поблагодарить за твой приезд? Кажется, кроме малышки Дилан, там никто еще не сказал тебе доброго слова за твое намерение открыть глаза на местные секреты, я не прав?

Я молчала несколько секунд, пока Джей Си не позвал меня по имени.

– Решено, – выдохнула я наконец. – Я сейчас пойду и закажу себе билет на послезавтра, устраивает тебя такой вариант?

– Чем плох завтрашний день?

– Джей Си, завтра Хэллоуин. Если и стоило мне сюда приезжать, то ради завтрашнего дня. И уж точно не стоит завтра уезжать.

Смирившись с моим решением, Джей Си попросил сделать скриншот покупки билета и прислать ему и пообещал встретить меня в аэропорту. Мы попрощались.

Когда я спустилась с телефонным аппаратом вниз, чтобы заказать билет у вайфай-роутера Джорджа, зал «Кабана и хряка» был уже изрядно заполнен местными бруталами, пьющими пиво. Джордж сказал, что с интернетом какие-то проблемы и, если мне он срочно нужен, я могу прогуляться до почтового отделения за водонапорной башней. Выходить в глухой и мокрый туман Холмсли Вейл было не особенно радостно, но в душе я даже обрадовалась возможности немного побыть в тишине наедине с собой.

Фонари на улице, хоть и находящиеся на порядочном расстоянии, тускло светили в молочной мгле, дышать в которой получалось с трудом. В пути я снова и снова прокручивала события сегодняшнего длинного дня: прогулку с Генри, его признание в том, что Джинни была беременна, собрание жителей, выступление отца Мида и его нагловатого внука, мой разговор с Джей Си, который в итоге привел меня к этому вечернему походу.

Конечно, я шла для того, чтобы купить билет на послезавтрашний день, но во многом не по тем причинам, которые так логично выдавал мне Джей Си. Да, мое вялое расследование хоть и обрастало подробностями прошлого медленно, но верно, было не основным поводом моего желания оставаться в Холмсли Вейл. В действительности я всерьез увлеклась Генри Харди, и чем больше я думала о нем, тем меньше в моей голове оставалось мыслей на другие темы. Я злилась на свое легкомыслие, на себя и даже – безо всякой логики – на Джей Си, пыталась сконцентрироваться на новой книге, но воображение снова ставило передо мной лицо хозяина замка, а фантазии уносили в мир пустынных пляжей, бокалов вина, выпитых у камина, и двух пар лыж, взятых в горы.

Выступление Гарольда Мида повлияло на Генри. Кажется, он понял, что я в курсе истории с призраком его сестры, и решил, что я скрыла это от него, но при этом как-то косвенно была связана с тем, что Джинни стала объектом насмешек для жителей деревни. Не зная, в чем конкретно моя вина, я на всякий случай приписывала себе все возможные грехи.

Отчасти поэтому я хотела провести в Холмсли Вейл еще хотя бы один день: мне очень нужно было снова увидеть Генри и расставить все точки над «i». И уже от нашего разговора зависело бы, уезжать ли мне на следующий день, испытывая тяжесть на сердце, или все же остаться, может, и по уже новой причине.

Удивительно, но, несмотря на присутствие огромной толпы людей на собрании каких-то два-три часа назад, за все время пути я встретила лишь пару человек, да и тех, можно сказать, опосредованно: на противоположной стороне улицы кто-то прошел навстречу, кашляя, а чуть позже я услышала легкие шаги женщины на каблуках. В этих местах словно включали и отключали социум.

Мой ориентир был ярким и видным. Хотя я уже дважды была у башни, не замечала крохотное строение прямо за ней, метрах в двадцати. К почте, больше похожей на пряничный домик ведьмы, вела узенькая извилистая дорожка, посыпанная гравием. Размеры дорожки и самого здания недвусмысленно намекали, что объемных посылок сюда не привозят.

Внутри домик, как и близлежащее здание церкви, внезапно оказался просторным и светлым. За высокой стойкой вязала носок единственная живая душа – доброжелательно настроенная женщина, которая быстро помогла мне с подключением к местной сети.

С билетами сложностей не возникло – уже через несколько минут я отправила Джей Си скриншот моей покупки на послезавтрашний рейс и селфи с высунутым языком, поблагодарила работницу почты, дождалась от Джей Си аналогичного селфи и медленно двинулась в сторону «Кабана и хряка».

После покупки билета отъезд стал реально ощутим и мне стало немного грустно: очень не хотелось признавать свои неудачи по всем фронтам – и творческим, и личным. И хотя рейс всегда можно было переиграть, я все же внутренне прошла некоторую точку невозврата.

На улице становилось все более сыро и холодно, я стала держать капюшон куртки ближе к ушам, а нос прятать в высокий хомут свитера. Поэтому только абсолютная тишина на улице позволила мне услышать этот звук.

Прозвучало мое имя, сомневаться не приходилось. Оно повторялось снова и снова, нараспев, женским голосом, напоминающим то шепот, то стон. Голос был таким протяжным, завывающим, потусторонним, что сомневаться не приходилось: это явно не кто-то из моих добрых знакомых решил окликнуть меня. Я на секунду замерла,