представляла себе, как начинает колебаться любимый человек, как он раздумывает, не решаясь отказаться хотя бы от одного из этих благ. И чем у него их больше, тем вернее он пойдет на попятный. Тацуэ и замуж выходила с совершенно трезвой головой, считая, что поэзию не следует смешивать с житейской действительностью и нужно в любом случае отчетливо видеть грань между ними.

Такой взгляд на жизнь и был главной причиной ее нежелания разойтись с мужем и ее отказа от пошлых интрижек.

Сменив палочки для еды на белую фарфоровую ложечку, Тацуэ молча ела вкусный соус, словно всецело предалась гастрономическим наслаждениям, но вдруг она остановилась и, облизнув кончиком языка свои яркие влажные губы, внимательным, испытующим взглядом посмотрела на отца. Он ел с аппетитом, держа чашечку риса в руках, а она как будто изучала его крупные черты лица и властное их выражение, которое еще больше подчеркивала седина, посеребрившая его густые жесткие волосы. Вдруг ее глаза сверкнули, и она улыбнулась.

— Ловко вы, отец, обвели сегодня вокруг пальца свою Тацуэ...

— Как сказать!.. Это еще вопрос.

— Нет, верно... Ведь вы ни словом не обмолвились о том, что для вас самого создается тяжелое положение. Вы и без этого бросили меня на обе лопатки, нащупав мое слабое место. Преклоняюсь перед вашим искусством, господин дипломат, и складываю оружие. Ну и хитрющий же вы! Ах, какой вы противный!

— Жаль, что я тебе так не нравлюсь! Ха-ха-ха!—добродушно рассмеялся Таруми, хотя глаза его в это время с холодным вниманием были устремлены на дочь.— Ну, так как? После ужина — домой?

— Мне было бы неприятно, если бы меня выгнали. — Гм!

— Но еще более неприятно было бы мне жить теперь, унижаясь и подлаживаясь ко всем. Я не могу примириться с такой мыслью.

— В этом нет необходимости.

— Как же я должна поступить?

— Кунихико отправляется в Шанхай. Послезавтра. Билеты на самолет надо заказать на двоих. Тебе следует отправиться с ним.

Речь Таруми была похожа на указания опытного режиссера, объясняющего молодому исполнителю, как ему следует двигаться по сцене. Тацуэ знала, что в общих чертах все это было предрешено до того, как за ней послали в Каруидзава. Если только она послушно поднимется по трапу самолета, как ей указывает отец, то помощник полицейского инспектора, похожий на каракатицу, допрос, нападки всех членов семьи, споры и, наконец, огласка, что она едва избежала развода,— все это растает в дымке облаков и останется позади. Несомненно, сейчас это для нее единственный выход. Но как ей было горько, как жаль себя: ведь она таким образом оказывалась какой-то вещью, которую берут с собой в самолет. Тацуэ даже доставляло удовольствие бичевать себя. Она протянула руку к бокалу, в который отец вторично налил ей белого вина, и, нарочно причмокивая, как ребенок, с наслаждением выпила светлую хмельную влагу, искрившуюся при свете лампы. Потом улыбнулась.

— А может быть, Кунихико втайне надеется, что я откажусь ехать с ним. Тогда он сможет втихомолку прихватить с собой кого-нибудь другого. Он и раньше не раз проделывал со мной такие фокусы.

— Тацуэ! — перебил ее отец, и углы его рта опустились к тяжелому подбородку.— Я лучшего мнения о Кунихико, чем ты. И в нынешней истории он проявил свойственную ему заботливость и энергию. Не спорю, он развлекается. Но ведь в той среде, в которой он вращается, все так делают. Следовательно, с этим нужно мириться. И ведь твоя честь при этом нисколько не страдает — это тоже надо отнести к достоинствам Кунихико. А что он немного скуповат— это у него, можно сказать, наследственная черта. Да и то, если деньги бросать на ветер, их никогда не будет. Конечно, если выискивать недостатки, то их у всякого можно найти, но, право, для мужчины из такой знатной семьи и обладающего таким богатством, он неплохой человек. Да еще учти, что в делах он прекрасно разбирается. Мне кажется, большего от него нельзя и требовать. И, право, это вовсе непохоже на тебя — предъявлять какие-то претензии.

Тацуэ низко опустила голову. Камешек, брошенный в ее огород, попал в цель — от этого намека она почувствовала чуть ли не физическую боль. К плотно сжатым алым губам по щекам побежали солоноватые струйки слез. Не поднимая головы, она чуть всхлипнула. Отец был прав. Она это знала и без его слов. Что она теперь могла говорить, на кого жаловаться? Ведь она с самого начала знала, что представляет собой Кунихико, она сама выбрала его, не теша себя иллюзиями и не ставя никаких условий.

После замужества Тацуэ отец еще ни разу не видел у нее такого несчастного лица. И сейчас он, по-видимому, решил притвориться, что ничего не заметил. Коренастый, толстый, казавшийся еще толще в теплом халате с широким поясом, он повернулся всем своим грузным туловищем к этажерке из черной хурмы. Там стояли настольные часы; круглое, величиной с облатку, стеклышко циферблата при свете электричества блестело, как смоченное водой. Это был сувенир, купленный Тацуэ в одном из магазинов часовой фирмы «Уолсэм», когда она ездила за границу.

— Уже половина десятого. Мне надо ехать. Я встречусь с Кунихико и пришлю его сюда. Подожди его и возвращайся с ним к себе домой. Мать должна приехать к десяти. Я ей сказал, что ты приедешь. Но о поездке в Шанхай, пожалуй, лучше пока ей не говорить. Ну, сегодня у меня был приятный ужин. Не мешает, пожалуй, выпить чаю. Да еще надо переодеться.

-— Рису больше не хотите? — Лицо Тацуэ было обычным, и голос звучал спокойно.

На стоявшей в углу пузатой жаровне кипел серебряный чайник. Отпив глоток из чашки налитого дочерью душистого чая, Таруми подержал его во рту и, шумно проглотив, внезапно сказал:

— Да, ты ведь еще не знаешь...

— Что такое?

—- Погиб Садзи. Дней пять назад пароход, на котором он возвращался из Сингапура, был потоплен.

— Как же так! Ведь его только что назначили туда. Почему он ехал обратно?

— Ему пришлось выехать по срочному делу в Японию, на судах теперь плавать небезопасно.

— А на самолетах как? Вы не знаете, отец?

— О, насчет этого будь спокойна,— нарочито весело ответил отец и успокоительно кивнул головой.

Садзи пользовался расположением Тацуэ; в дни молодости он сыграл в ее жизни роль наставника, который преподал ей поучительные уроки из области взаимоотношений между мужчиной и женщиной — еще тогда, когда