Шрифт:
Закладка:
Исследователи нередко рассматривают хрущевскую оттепель как важную веху в истории советской научной фантастики: можно вспомнить хотя бы многочисленные отсылки к одному из первых послевоенных научно-фантастических произведений, метившему далеко за границы «ближнего прицела» неминуемого технического прогресса, – опубликованной в 1957 году ефремовской «Туманности Андромеды»[52]. Спустя десятилетие, в 1967 году Е. Шерстобитов снял по роману одноименный фильм, о котором шла речь в предыдущей главе. Фильм начинался весьма примечательной заставкой с закадровым голосом, возвещающим: «Вам, живущим в двадцатом веке; вам, живущим в первом веке коммунистической эры!» Эти вступительные слова – не цитата из романа, но легитимация всего дальнейшего фильма, который в противном случае массовый зритель мог бы счесть просто фантастической сказкой, с точки зрения коммунистической идеологии обладающей довольно низкой дидактической и нравственной ценностью. Подобный ход свидетельствовал о некоторой политической растерянности: никто не знал, какими должны быть цели и средства популярной культуры вне рамок социалистического реализма. То же будет свойственно и последующим советским научно-фантастическим фильмам, режиссеры которых будут пытаться балансировать между идеологически приемлемым жанровым подходом и соблазном снять либо чисто развлекательное, либо философски сложное и эстетически неоднозначное кино. Объяснялось это, с одной стороны, растущей доступностью голливудской научной фантастики в СССР, а с другой – политическим признанием необходимости создавать отечественный кинематограф, привлекательный для масс.
Будущее – молодежи! «Космический рейс» и «Я был спутником Солнца»
Первой советской кинолентой на космическую тему, снятой в период насаждения соцреалистического канона, стал знаменитый «Космический рейс» – немой фильм о путешествии на Луну; режиссером был В. Журавлев, а научным консультантом выступил сам К. Э. Циолковский[53]. Создатели этого хрестоматийного фильма явным образом позаимствовали и переосмыслили мотив «Путешествия на Луну» Мельеса и, следуя предписанному властями курсу, поставили его в контекст соцреалистического сюжетного кино, попытавшись при этом сделать положенный акцент на ценностях Советского государства. Однако органичного слияния этих двух аспектов в единое целое в фильме не произошло. А. Рогачевский в своем разборе резонно отмечает, что главный герой советского фильма академик Павел Иванович Седых (Сергей Комаров) оказывается, пожалуй, «ни на йоту не меньшим индивидуалистом», чем герой современного капиталистического кино, невзирая на пестуемые в Советском государстве идеологические ценности коллективизма и товарищества [Rogatchevski 2011: 254]. Вместе с тем представляется, что весьма полезно будет рассмотреть этот фильм, многочисленные отголоски которого, как мы вскоре увидим, слышны и в советском, и в постсоветском российском кинематографе, и, в частности, представленную в нем версию соцреалистического космического утопизма, в несколько иной перспективе – с точки зрения его воздействия на формирование в советской массовой культуре представлений о космических полетах и на развитие космической темы в позднейшей кинофантастике.
«Космический рейс», с учетом жанровых условностей, явно стремился изобразить полеты в космос как нечто доступное уже в недалеком будущем: снятый в 1935 году фильм предлагал взглянуть на советский триумф в завоевании космоса, который наступит уже в 1946-м. Режиссер переносит на экран множество «лакированных» примет современной ему жизни, например, юных пионеров на фоне, как предполагается, технического достижения будущего – гигантского, построенного в конструктивистском стиле космодрома. Пионеров гостеприимно пускают в ракетный ангар и даже любезно именуют «юными астронавтами». Это, кстати, напоминает о том, что само слово «космонавт» вошло в обиход лишь в 1960-е годы, на пике советско-американской «космической гонки». Надо сказать, что смена в этом слове элемента «астро-» на «космо-» добавляет примечательный нюанс популярным истолкованиям этого слова: «космонавт» летает именно «в космос», а не «к звездам», и это показывает, что советская космическая программа по определению, то есть в культурном смысле шире американской, менее конкурентна и не ограничена конкретным «местом назначения». Впрочем, сама терминология «Космического рейса» в сравнении с позднейшими советскими фильмами свидетельствует о том, что подобная риторика в значительной степени была результатом политических решений, призванных придать советской космической программе характер как международный, так и национальный.
Ангар, в который пускают пионеров-«астронавтов», вскоре должен был стать местом старта первой пилотируемой миссии на Луну, скрупулезно спланированной знаменитым, убеленным сединами академиком с «говорящей» фамилией Седых. Устав от бесплодных экспериментальных запусков с животными на борту, ученый горит желанием отправиться в космос самолично. Претворить в жизнь задуманное ему помогают юные Андрюша (Василий Гапоненко) и Марина (Ксения Москаленко); соперником же Седых выступает молодой аспирант Виктор (Николай Феоктистов), плетущий интриги против именитого профессора, чтобы все лавры от первого полета достались ему одному. К счастью, Андрюша предупреждает Седых о коварных планах Виктора, и тот решает его перехитрить – первым пробраться в «ракетоплан» вместе с Мариной и Андрюшей. С этого момента и вплоть до финальных титров сюжет развивается абсолютно бесконфликтно: экипаж высаживается на Луну, исследует ее, дает ожидающим на Земле наблюдателям мощную сигнальную вспышку, складывающуюся в огромные буквы – С-С-С-Р, обнаруживает предыдущую отправленную на Луну ракету, а в ней живую и невредимую кошку, после чего все четверо – вместе с кошкой – в целости возвращаются на Землю.
На первый взгляд может показаться, что конфликт между Виктором и Павлом Ивановичем Седых – движущая сила всей первой части фильма, побуждающая к действию самого профессора и его наскоро состряпанную невероятную команду, состоящую из юной ассистентки Седых и еще более юного пионера, – конфликт этот сугубо личный, указывающий на эгоизм обоих главных героев. Седых выглядит даже более cебялюбивым и тщеславным, чем Виктор: ведь он решает пуститься в авантюрное, плохо подготовленное путешествие на Луну лишь потому, что не желает уступить славу космического первопроходца юнцу-аспиранту. Однако неизменная идеологическая подоплека, а именно предпосылка, что наступление космической эры возможно лишь благодаря СССР, противопоставление молодости и старости, а также многозначительный титр «И да здравствует молодость!» – слова, произнесенные профессором, когда в ракетном ангаре ненадолго появляется стайка пионеров, жаждущих посмотреть на запуск, – все это подсказывает, что конфликт ученых можно трактовать и в более символической плоскости [Rogatchevski 2011].
Ведь Седых не просто академик, но и живое воплощение «докосмической» научной традиции, той самой, что подталкивала человечество к наступлению космической эры. В отличие от профессора Барбенфуйлиса в «Путешествии на Луну», в своей фокуснической мантии похожего скорее на средневекового алхимика, Седых – воплощение настоящей, идеологически выверенной советской науки[54]. Герой новой социалистической эпохи, он может дать ответ на любые технические и этические вопросы. Поэтому так важно, чтобы именно он первым оказался на Луне. Почтенный возраст указывает на опыт, а пылкое стремление отправиться в космос – на преданное служение делу науки. К тому же профессор – и это тоже немаловажно – полностью осознает, что будущее принадлежит детям, воспитанным в этом новом социалистическом государстве, сумевшем построить гигантский ракетоплан «Иосиф Сталин»[55]. Потому Седых и решает взять с собой на Луну юного пионера и молодую девушку, не только олицетворяющих будущее, но и беззаветно чтящих его авторитет. При посадке на Луну профессор строго наказывает Марине и Андрюше погрузиться в амортизирующие ванны «со специальным раствором», а сам остается в рубке управления. Он подвергает себя
