Онлайн
библиотека книг
Книги онлайн » Разная литература » Советская кинофантастика и космическая эра. Незабвенное будущее - Наталья Майсова

Шрифт:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 71
Перейти на страницу:
разного рода экспериментов и дискуссий [Belodubrovskaya 2017: 170].

Притом что социалистический реализм и вправду указывал искусству конечные цели и задачи, он же положил начало и новым поискам художественных средств и форм. Исследователь советского кино М. Белодубровская показала важность нескончаемых споров о сюжете, проливающих свет на статичную, монументальную невозмутимость повествования в рассматриваемых в нашей книге нф-фильмах. В 1932–1935 годах, в период становления соцреализма политическое руководство советской кинопромышленности благоволило именно сюжетным постановкам. Сюжетное искусство, по словам Белодубровской, определяется как искусство, в котором «идейная глубина, совершенство формы, актуальность поднятой темы и художественное мастерство киноязыка сплавлены воедино с четким и захватывающим развитием действия» [Там же: 172]. Однако уже к 1938 году ситуация переменилась: планы создать советскую киноиндустрию по «образу и подобию» голливудской были оставлены, а термин «сюжет» более в прессе не употреблялся, считаясь теперь инструментом буржуазного кинематографа [Там же: 173]. В этой новой концепции соцреалистического кинопроизводства содержание превалировало над формой, и режиссеры принялись экспериментировать с иными, тематически ориентированными типами киноповествования. Такой подход, подразумевавший развитие отдельных тем, «таких как партийное руководство, индустриализация, коллективизация или оборона государства», вместо прямолинейного, сосредоточенного на конкретных событиях или персонажах сюжетного развития, давал режиссерам куда больше свободы при выборе потенциальных героев фильма. Так, строящийся город мог внезапно сам оказаться в фокусе картины, отодвинув на второй план истории о его жителях, поясняет М. Белодубровская, приводя в пример фильм 1938 года «Комсомольск». Как утверждает исследователь, подобное «тематическое мышление стало подлинным вкладом социалистического реализма в советскую киноэстетику»; этим же объясняется и относительное пренебрежение к жанровым формам в советском кинематографе вплоть до 1970-х годов, усугублявшееся к тому же идеологической позицией советских властей, считавших западное жанровое кино морально обанкротившимся видом искусства [Там же: 174]. В 1940-е годы к бессюжетности киноповествования прибавилась еще одна черта – бесконфликтность: ведь коль скоро «в отдельно взятой стране» социализм уже был построен, то и места для социального конфликта быть более не могло, а значит, логическим образом получалось, что и от конфликта как драматургического приема также надлежало отказаться:

Бесконфликтность – это отклонение; она приводит к недраматическому изложению событий и, по сути своей, ближе к иллюстрации или документальной хронике, нежели собственно повествованию. Бессюжетность же – самостоятельная нарративная манера, в которой вполне возможны свои шедевры [Там же: 187].

К сожалению, шедевры появлялись нечасто, а если они и были, то не пользовались достаточным успехом у зрителей, так что возврат к сюжетному повествованию был вопросом времени; произошло это в постсталинское время, в годы хрущевской оттепели, благодаря чему кинематографисты 1950-х получили богатое поле для исследований [Там же: 190]. Что, впрочем, вовсе не означало, что вся соцреалистическая киноистория в одночасье утратила свое влияние. Как будет далее показано в этой главе, некоторые, условно говоря, «соцреалистические» темы были особенно восприимчивы к этому влиянию, в том числе, безусловно, и космический утопизм. Анализ фильмов, вышедших в 1930-е, в конце 1950-х и начале 1960-х годов покажет, что, несмотря на явные формальные различия, все они принадлежат к универсуму соцреалистического кино, отражают те или иные его аспекты и целенаправленно формируют память о космической эре, хотя последняя в то время только начиналась.

Особое внимание в этом анализе будет уделено взаимодействию (будущего) настоящего с его кинематографическим прошлым. В своей работе о сталинском кино и «музеефикации» революционного Октября Е. А. Добренко проницательно отмечает:

Чтобы освоить будущее, необходимо не только сделать его прошлым (основанное на «известном», прошлое не страшит), но и пожертвовать настоящим (которое оказывается в этой футуронаправленной перспективе нерелевантным, когда все делается «для светлого завтра» и «для будущих поколений») [Добренко 2008: 18].

Правота исследователя подтверждается значительным числом советских научно-фантастических фильмов на космическую тему, в фокусе внимания которых находится до дрожи знакомое будущее, пробуждающее мифические образы нормативно истолкованного прошлого. Отсюда можно сделать вполне правомерный вывод о том, что прошлое в соцреалистической кинофантастике – это образность самого социалистического реализма, то есть образ справедливого, эгалитарного и процветающего общества, где полностью отсутствуют классовые, расовые или экономические конфликты. Освоение космоса, как мы увидим далее, необходимо, чтобы укрепить память о вечности и бесконечности социализма, как только таковой будет построен; оно в принципе возможно лишь как результат установления социалистического общественного строя и, сверх того, служит необходимым условием достижения всемирного и даже межпланетного коммунизма.

Такая интерпретация освоения космоса и его значения имеет по меньшей мере два важных теоретических следствия. Во-первых, – повторяя и продолжая ключевой тезис первой главы, – космос явным образом не мыслится как пустое не-место или, по выражению С. Шукайтиса, делезовской «машиной желания». Вместе с тем представление о космосе не ограничено и рамками международно-политических фантазий: не меньшей важностью обладает и его «внутриполитическая» культурная функция. В советском воображении космос принимал на себя роль одного из базовых мифов, как обосновывающих существование СССР (без СССР межпланетный коммунизм невозможен), так и обеспечивающих его будущим, за которое стоит бороться (именно СССР построит коммунизм во всей Вселенной) [Kohonen 2009: 117]. Хотя можно резонно возразить, что подобная логика отражает идеологический конфликт СССР с Западом, особенно обострившийся в годы холодной войны, мы вскоре увидим, что расхожие советские представления о космической эре имели гораздо более широкий спектр источников, а значение реальной политики с ее противостояниями в них даже преуменьшалось, особенно по сравнению с голливудскими фильмами того же периода.

В то же время – переходим к обещанному «во-вторых» теоретическому следствию – советской космической фантастике удалось существенно дистанцироваться от истории русской космической идеи и ее влияния. Идеи русских космистов – передовых мыслителей, в конце XIX и начале ХХ века предсказывавших освоение космоса и выдвигавших теории по поводу важности его всевозможных аспектов, – вплоть до начала 2000-х годов никак не влияли на советские и постсоветские представления о космической эре. Притом что пресловутый «дедушка русской космонавтики» К. Э. Циолковский (1857–1935), изобретший, помимо прочего, и реактивный двигатель для запуска космической ракеты, упоминается весьма часто, но его учитель, чудаковатый библиотекарь и глубокий православный философ Н. Ф. Федоров (1829–1903), полностью замалчивался. То же касается их современников – А. Л. Чижевского (1897–1964) и В. И. Вернадского (1863–1945), чьи теории биокосмизма включали представления о будущем как космической эре, в основу которой ляжет симбиоз микрокосма (человека) с макрокосмом (земной и космической окружающей средой) [Там же].

Эти лакуны объясняются довольно просто, что возвращает нас к вышеизложенным теоретическим моментам. Если освоение космоса рассматривать как технику строительства коммунизма, как инструмент социалистического реализма, то не требуется никаких теоретических знаний, кроме технических, каковыми и обладал Циолковский. Поскольку на уровне культурного производства партийная идеология заместила собой и религию, и философию, для досоветского утопизма попросту не осталось места. Кроме того, необходимо было сформировать особые, пригодные для массового тиражирования взгляды, которые противостояли бы прежним, тем, что коренились в идеологиях, идущих вразрез с коммунистическим модернизмом. Наконец, «культ» Циолковского, насаждавшийся уже с середины 1930-х годов заодно с его объявленным задним числом «родством» с «отцом» советского ракетостроения, многолетним руководителем советской космической программы С. П. Королевым (1906–1966), – был так силен, что особая надобность глубже погружаться в анналы отечественной космической мысли попросту отсутствовала [Там же: 120].

Что осталось от научной фантастики?

Та научная фантастика, что пышным цветом цвела в советской культуре начиная с 1930-х годов, по своим корням отличалась от западной. Как было отмечено во «Введении», понятие «научная фантастика» я рассматриваю в самом широком смысле. Это необходимо для того, чтобы с равным вниманием подходить

1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 71
Перейти на страницу: