Шрифт:
Закладка:
Она стояла, сосредотачиваясь для боя, оценивая противника. Громадина, выше неё в полтора раза — даже Божественный Каминакабаро был бы ниже него на голову или две. Серая кожа, рыжие усы, серебристые глаза, сияющие отраженным светом. Вместо доспехов — теплые одежды, поверх верхней куртки — ременная перевязь с гнездами для гигантских пистолетов. Примитивнее, чем автоматы призраков или даже мушкеты ракшасов, но эффективнее на близком расстоянии — из-за калибра, равного зенитной пушке. Оставалось надеяться, что он предпочтет честный бой с женщиной… Она опустила лук и демонстративно сняла с него тетиву — приглашая сразиться на мечах…
Гетман стоял, её оценивая. Маленькая, удивительно похожая на свою мать — такую, какой он её помнил… а ведь она тогда даже не родилась… Да, кстати, и отца чем-то напоминает… непонятно чем. Особенно издали. Что ж, он сражался и побеждал не только демонов, и призраков, но и людей, асур, нехристей-полубогов, про которых кто-то врал, что вообще нельзя победить, что ему какая-то беглая девчонка! Зубило вынул из портупеи оба пистолета, отбросил их в снег, вынул шашку, её тоже бросил, (принцесса-то удивилась!), нагнулся, и вытащил с трупа Карася его саблю с широкой гардой. А в другую руку взял свой пастуший кнут, из шкурок змеиных дочек. Дьяволица улыбнулась и прыгнула в атаку.
Казак взмахнул кнутом — и утяжелённый кончик, щелкнувший у самого лица, остановил её движение. В воздухе ты дерёшься неплохо, посмотрим, какова ты на земле… Ещё удар кнутом, ещё — она избегала их, но приблизиться не могла. Гетман попытался её подсечь — она красиво подпрыгнула, и кнут только разбросал по снегу её лук и стрелы. «Ни я, ни она. Сколько же мы можем в такую игру играть?».
— Батько, пригнись! — услышал он сверху, и там щелкнул взводимый курок. Не глядя, Зубило махнул кнутом туда и выдернул мушкет у чересчур расторопного хлопца.
— Не мешайся! — крикнул он и ударил с потягом, метя по рукам противницы. Её клинок дважды сверкнул зелёной молнией — и кнут стал чуть длиннее сабли. Вот теперь пошел серьёзный разговор.
У неё был кривой полутораручник с длинной рукоятью, настоящий меч — им хоть дрова коли, а у него — легкая сабля, но разница в их размерах почти уравновешивала оба клинка. Принцесса атаковала с такой скоростью, что буквально размазывалась по воздуху, а её меч надо было просто угадывать. Первый выпад он остановил, ткнув кнутовищем ей под шею — уронил её, но лишился остатков кнута и получил ногой в живот — бык слабее бодает! Ножка-то, раскалённая! Гетман не увидел, как она встаёт, но удар заметил — и их клинки, наконец, скрестились.
Удар, другой — широкие замахи у неё были сильней, чем он мог выдержать, но вот локтевые — слабоваты, если бы удалось взять саблю обеими руками, может быть, и удалось бы обезоружить — из-за когтей она не очень плотно держала рукоять.
Сабля пару раз высекла искры из её доспехов — она, кажись, даже этого не заметила, с шикарного разворота врезала ему локтём по скуле. Оттолкнув её, он пнул ногой в промежность — по привычке, забыл что баба, только ногу сильней повредил, как раз ту, простреленную. Дьяволица как-то хитро зажала его конечность ногами, крутанулась — и бросила его, такую громадину, лицом в снег, да ещё и уселась сверху. Пудов десять раскалённого, как железо, женского тела. Сердюк с крыши спрыгнул на помощь командиру, сбил её с него в снег, гетман увидел, как хлестко — с оттягом, пнул ногой в лицо, замахнулся для второго пинка, но принцесса рукой переломила ему опорную ногу, поднялась, ухватила его половчее, и стукнула об землю подальше от себя. Гетман тоже встал за это время, свитка на нём горела, он сразу этого и не заметил — такое приятное тепло сзади, а когда стало больно — сорвал и бросил, оставшись с голым торсом. Принцесса дождалась, пока он поднимет саблю, и с порывом ветра вновь бросилась в атаку.
Теперь ему был конец. Гетман уже не строил иллюзий — против такой ловкости и быстроты ему, в таком возрасте, долго не продержаться. Чудом отбиваясь, он отступал — против девяти из каждых десяти ударов, дочери бывшего друга у него не было приёма и ответа. В конце концов, он либо споткнётся, либо упрётся в стену — и не успеет подороже продать свою жизнь…
— Гетман! — вскричал сердюк. Он всё-таки добрался до мушкета. Девка красиво обернулась — ветром от крыльев пахнуло в лицо — и гетман рубанул её в спину, метя по незащищённым крыльям. Она увернулась, упав на колено, казак-демон наступал, и вот она уже сидит, прижата к земле, опираясь на руку и крыло, (почему тот хлопец не стреляет? — а вот он, лежит мёртвый в кругу истоптанного снега), Зубило замахнулся — и вдруг что-то тяжелое село на его руку.
— Азер! — воскликнула принцесса.
Он обернулся и встретился с такими знакомыми васильковыми глазами. «До чего похожа на мать…» — подумал он, и сабля — «шемшир» на языке суккуб, пересекла ему горло…
'…- Упокой Господи, душу, рабы твоей Сусанны, Гюльдан, дочь Азер… — поп с певчими так и не сошлись во мнении, какое из имён стоит петь, поэтому помянули её сразу по всем.
— Ну и зачем это? — спросила она, и васильковые глаза в тени виноградных лоз пронзили до самого сердца: — Врываться в зиккурат, красть тело, хоронить по обычаям чужих богов? И меня ещё звать? Ко мне даже не прикасайся — ты осквернён.
— Ахтар… во имя любви.
— Любви? — она рассмеялась: — У нас, суккуб, не бывает любви. Прибереги такие красивые слова для своих женщин. И выкинь эту заколку.
— Ахтар… скажи одно, Азер — моя дочь? Ответь «да» — и я переверну весь Атар, так же как перевернул этот несчастный зиккурат — и найду её! Прошу тебя, ради нашей любви — не лги! Я ведь чувствую, что это так!
— Глупо взывать к «любви» у суккубы. Мы не любим, мы лишь получаем наслаждение. Знаешь… есть старая легенда. Говорят что Даэна — на самом деле преддверие загробного мира, где умершего встречают две девы — белая и черная. Белая предлагает минуту райских наслаждений — за тысячу лет проведенных в страдании. Черная предлагает минуту самой адской боли — за
