Шрифт:
Закладка:
— Поскольку у нас много вопросов к госпоже Сёда, пришлось ее на некоторое время задержать. Но она ведет себя честно и рассказывает все, не скрывая. О разговоре с вами она показывает, что точной даты не помнит, но было это во второй половине дня примерно в начале сентября. Она пришла к вам на квартиру для примерки платья, которое шила для вас. Вы находились в той комнате, что рядом со спальней. После того как примерка была закончена, за чаем вы стали разговаривать на разные темы, а когда зашел разговор о прошлогоднем налете, она и услышала от вас насчет «ласточки». В вазе на столе стояли георгины, за окном шел дождь. Вот насколько подробно она все помнит. Как же это вы сами ничего не помните? Какого числа это было?
«Ловушки расставляешь?» — подумала про себя Тацуэ.
Вспоминая, какое сегодня сердитое и растерянное лицо было у немки-квартирантки в доме Сёда, она снова ответила, что такого разговора не помнит.
— Будь это какое-нибудь важное дело... Если бы мы о чем-нибудь договаривались или советовались, я бы вряд ли забыла, а такой пустяк...
— Пустяк? Подобные высказывания вы считаете пустяком? Ну, знаете ли!.. Такой образ мышления уже сам по себе свидетельствует об утрате патриотизма. Люди вашего круга должны показывать пример, служить образцом самоотверженного служения родине в тылу. А вы прохлаждаетесь на даче, как в мирное время, да еще смущаете умы такими словами. Это непозволительно. Кто бы ни был ваш муж или ваш отец, такие вещи не прощаются. Напоминаю вам, что закон есть закон, он обязателен для всех. И советую именно из этого исходить. Это только облегчит наш дальнейший с вами разговор.
Бескровное лицо следователя еще больше побледнело и стало почти такого же цвета, как висевшие над его головой белые бумажные ленточки «гохэй». Он взвинчивал себя своими тирадами. Зная, кто стоит за спиной Тацуэ, и испытывая острую зависть к богатству и власти этих людей, он козырял силой закона. Уверяя себя в том, что он готов применить закон, невзирая на лица, он распалялся еще больше. Кончик его острого подбородка чуть дрожал, словно там у него неизвестно зачем находился лишний кусочек кожи. Тацуэ пришлось убедиться, что в полиции и судебных органах действительно происходит фашизация, о которой она слышала. Однако угрозы не испугали Тацуэ, а, наоборот, придали ей внутреннее спокойствие. Ну, допустим, она показала бы, как это было на самом деле, что слова о первой ласточке и так далее она произнесла в разговоре с Мидзобэ. Тогда, несомненно, пойдет дальнейшее расследование «по делу об антивоенных высказываниях». Мидзобэ, к счастью, послан от армии во Французский Индокитай. А если б он был здесь, это усложнило бы дело и увеличило круг замешанных в него лиц. Да и, в конце концов, кому бы она ни сказала эти слова, Мидзобэ или Сёда, ведь она с глазу на глаз произнесла их в своей собственной квартире. Кто их еще слышал? Если за это арестовывать, то, пожалуй, дойдут до того, что станут хватать людей и за те слова, какие они бормочут во сне. Да и откуда и кому известно, что именно она хотела сказать? Может быть, она имела в виду закономерность, с которой ласточки весной прилетают, а осенью улетают. В отношении перелетных птиц такая закономерность бесспорна, и, следовательно, в ее прогнозе о налетах американцев нет ничего крамольного. «Так что в моих словах не было ничего предосудительного,— хотелось ей сказать блюстителю закона.— Да вы, вероятно, и сами это понимаете». Но она заставила себя промолчать и сидела спокойно, крепко стиснув лежавшую у нее на коленях сумочку из крокодиловой кожи. Не следовало забывать, где находишься. Она лишь повторила еще раз, что, возможно, это ложь, а может быть, и правда.
— Если бы я помнила, я бы вам прямо сказала.
— А если вы не помните, то постарайтесь вспомнить. Ведь разговор был не десять лет назад, прошло всего три месяца.
— Три месяца! Это не сегодня и не вчера. Разве я могу помнить все разговоры со своими гостями? Ведь ко мне каждый день кто-нибудь заходит. Неужели я обязана записывать, с кем именно, когда и какой разговор я вела?
— Если вы намерены продолжать морочить мне голову, я вас арестую! — громко закричал франтоватый следователь и стукнул кулаком по столу.
Пока что у него, по-видимому, не было намерения арестовать ее. Хотя от его внезапного окрика Тацуэ вздрогнула и даже откинулась на спинку стула, она поняла ситуацию, и ей стало легче. Все, конечно, зависит от того, как дело пойдет дальше. Возможно, что он все-таки приведет свою угрозу в исполнение и задержит ее. Сейчас самое главное — не раздражать его, и тогда она благополучно вернется домой. А там можно будет подумать, что предпринять дальше. К тому же в этой огромной комнате очень холодно. Если ее продержат здесь еще тридцать-сорок минут, она наверняка простудится. По спине у нее бежал холодок, как это бывает, когда выйдешь из ванны в нетопленное помещение. На лице ее, которое и вообще-то не было особенно румяным, бледность уже принимала синеватый оттенок. Тацуэ начала покашливать.
Солнце уже клонилось к закату. Последние слабые лучи, падавшие в окно поверх плеча следователя, сидевшего за столом перед Тацуэ, еще играли на лакированных бамбуковых нагрудниках для фехтования, висевших на боковой стене, которая уже погружалась в темноту. Эти нагрудники и металлические сетчатые маски напоминали сброшенные оболочки каких-то гигантских насекомых. Тацуэ крепче стянула шарф на шее. Большая комната позади нее не освещалась даже и этими скудными лучами.
-— Простите, пожалуйста, я, конечно, сказала, не подумав,—проговорила Тацуэ более мягким тоном, следя, однако, за тем, чтобы слова ее не звучали заискивающе.— Я допускаю, что госпожа Сёда все это не выдумала, но и я не лгу — я действительно не
