Современники Нарышкина рассказывали, что расточительность его не имела границ и он частенько нуждался в небольших суммах, а потому кругом был в долгах. Однажды, желая куда-то съездить, он приказал слуге заложить карету, и тот, поняв приказание барина в кредитном смысле, заложил ее какому-то ростовщику.

Остроты, каламбуры и шутки Нарышкина долго жили в памяти петербургского общества. Сам император Павел Петрович очень любил Нарышкина и прощал ему самые смелые его выходки. Раз в театре, во время балета, государь спросил Нарышкина, отчего он не ставит балетов со множеством всадников, какие прежде давались часто.

– Невыгодно, ваше величество! Предместник мой ставил такие балеты потому, что когда лошади делались негодны для сцены, он мог их отправлять на свою кухню… и… съесть.

Предместнник его, князь Юсупов, был татарского происхождения.

Балет в управление Нарышкина театрами процветал. Танцовщик Дюпор, приглашенный им из Парижа, получал за каждое представление по 1200 рублей за спектакль, или в год 60 000 рублей (180 000 франков по тогдашнему курсу).

При Нарышкине в 1812 году был еще определен вице-директором театров действительный камергер князь Петр Иванович Тюфякин.

Первоначально звание вице-директора было только почетное место, но впоследствии, когда Нарышкин уехал за границу, управление театров было вверено князю Тюфякину, который оказался весьма хорошим хозяином, так что в 1814 году, по возвращении главного директора, долги дирекции были уплачены собственными своими средствами.

С тех пор подобного чуда уже не было. Но тогда оно послужило поводом к составлению знаменитой инструкции вице-директору, по которой ему поручалась вся хозяйственная часть театров, и с тех пор, с 1826 года, действительно долгов не было.

Князь Тюфякин хотя и был человек образованный, но далеко не похож на своего гуманного предшественника. Обращение с артистами у него доходило до самоуправства, а с артистками, особенно молодыми, до полного цинизма. Особенно свиреп был до обеда. Чтобы дать понятие о его замашках, мы приведем два случая из закулисной хроники, рассказанной его современником. Однажды он заметил восьмилетнего воспитанника театрального училища, пробежавшего позади сцены во время какого-то действия балета. Князь выскочил из своей директорской ложи, схватил мальчика и подбил ему глаз своей большой подзорной трубкой (тогда небольших биноклей еще не было, и театралы посещали театры с большими, длинными трубками в руках).

Другой случай был в драматической труппе. Актер Булатов, принятый на сцену из чиновников девятого класса, отказался от неподходящей к его амплуа роли. За такую дерзость князь приказал посадить его на съезжую и продержал там с неделю.

Князь платил щедро за переводы пьес и давал весьма крупные цифры разовых некоторым артистам. Так, своей фаворитке, немецкой певице госпоже Миллер-Бендер, он платил за каждое представление по 300 рублей.

При нем был установлен общий абонемент для русских и французских спектаклей в Большом театре; дневной абонемент тогда доходил до 1000 рублей в вечер.

Тюфякин отличался набожностью и каждый праздник ходил в Казанский собор. В 1812 году в этом соборе с ним случился довольно серьезный эпизод, причем он чуть-чуть не поплатился жизнью.

В грозный год Отечественной войны простой народ останавливал на улице каждого, имевшего привычку говорить по-французски, подозревая в шпионстве всякого. Князь Тюфякин, стоя в соборе, увидал своего приятеля и заговорил с ним по-французски. Вблизи стоявшие молельщики обратили на это внимание, стали перешептываться, переглядываться и тесниться к разговаривающим. Кто-то дал знать квартальному; тот, пробившись сквозь толпу, учтиво попросил князя последовать за ним к главнокомандующему генералу Вязьмитинову. Князь сперва обиделся и не хотел идти, но угрозы и шум толпы заставили повиноваться, и князь, сопутствуемый толпою в несколько сот человек, последовал в Большую Морскую в дом генерал-губернатора. Толпа по дороге все возрастала; все твердили, что поймали важного шпиона. Расположение толпы было самое враждебное, и без конвоя полиции дело кончилось бы весьма печально. Генерал Вязьмитинов князя выпустил из других ворот дома, а к толпе выслал полицеймейстера Чихачева, с объяснением, что приведенный человек был вовсе не шпион, а русский природный князь.

В 1816 году князь Тюфякин остался один главным директором. Он возвысил все цены на места в театрах (кроме райка) и кресла с 2 рублей 50 копеек вдруг увеличил до 5 рублей ассигнациями. Сначала публика начала роптать, и кресла часто бывали пусты, но мало-помалу все привыкли к такой надбавке.

В 1817 году при князе Тюфякине был открыт возобновленный архитектором Модюи Большой театр.

В этом же году был выписан знаменитый хореограф Дидло, отец самого блистательного периода существования нашей балетной труппы. С ним были приглашены танцоры Антонен, получавший 25 000 рублей жалованья ежегодно, и потом Веланж, которому платили по 20 000 рублей в год.

Около этого же времени русский театр понес крупную потерю. Князь Шаховской, по личным неудовольствиям с князем Тюфякиным, вышел в отставку. На место его сперва был назначен переводчик «Весталки», действительный статский советник Волков, но он пробыл несколько месяцев, после него занял его место известный тогда московский литератор Ф. Ф. Кокошкин, который по любви к театральному искусству принес немалую пользу театру, служа на этой должности.

Князь Тюфякин провел последние годы своей жизни в Париже. Когда русским приказано было выехать из Парижа, Поццо-ди-Борго исходатайствовал у императора Николая позволение ему остаться в нем по причине болезни. Князь Тюфякин был очень плохого здоровья. Верон, французский писатель и содержатель парижской оперы, рассказывает в своих записках, что он посетил Тюфякина в день смерти его. Князь очень страдал и страданиями был ослаблен. Завидя Верона, он с трудом выговорил: «А Плонкет (известная танцовщица) танцует ли сегодня?» Вот автонадгробное слово, которое произнес себе бывший директор императорских театров.

После князя Тюфякина назначен был директором Аполлон Александрович Майков.

Отставка князя Тюфякина произошла вследствие доноса на него за весьма небрежное содержание Театрального училища.

Назначенные для осмотра князь Волконский и граф Милорадович нашли, что в училище царствовал величайший беспорядок: простыни и одеяла были грязные, старые, в заплатках, белье на детях тоже; комнаты не чищены, не метены; везде пыль, грязь и духота; обед детей самый бедный, провизии недостаточно на сто человек; одним словом, все было найдено в самом дурном виде, результатом чего и было увольнение князя Тюфякина.

Под управлением Майкова положение артиста было крайне незавидное. Произвол царил над их личностью безгранично. Князь Вяземский в своих записках рассказывает про этого Майкова, когда он еще был московским директором театров: «Нас забавляло смотреть, как