этот способ раскрашивания тела тогда существовал еще в неприкосновенном виде с незапамятных времен. Прислуги было до 40 человек, все мужчины с бородами, в желтых, красных и пестрых рубашках, с приподнятыми рукавами; так что половина рук оставалась обнаженными. Тут же находился мальчик, который играл на органе; последний за это платил хозяину трактира несколько сот рублей, так велик был доход, получаемый им с посетителей трактира за музыку.

За такими обедами, после кофе, призывался, по обыкновению, хор цыган, одетых очень красиво; цыганки были в своих расшитых золотом шалях, пристегнутых к одному плечу, в серьгах из разных мелких золотых монет. По словам иностранцев, они плясали свои танцы с таким огнем, что напоминали пляшущие фигуры Геркуланума! Живость пляски у них доходила до исступления, телодвижения их, сопровождаемые прерывающимися возгласами, производили такое дикое и сверхъестественное действие, что мудрено было бы вообразить их обитателями нашей сонной планеты!

После смерти Ивана Трофимова начальником цыганского хора был его племянник, Илья Осипов Соколов. По словам фельетониста сороковых годов, это был блистательный остаток цыганской веселой старины; он, семидесятилетний старик в 1847 году, еще плясал как 18-летний юноша и одушевлял своим голосом хор и публику, у него в хоре были отличные образцы и типы цыганской красоты. Примадонна его табора, Танюша, как мы уже упоминали, сводила всех с ума. Другая племянница Ильи Соколова, Аннушка, славилась как плясунья в венгерке. Илья Соколов управлял своим хором более сорока лет; он первый дал цыганским песням известные законы музыки; его песни «Хожу я по улице», «Гей вы, улане» или переделанная им русская песня «Слышишь ли, мой сердечный друг» до сих пор живут и поются цыганами. В его хоре славились также солистки; сестра его Марья Осипова пела хорошо русскую песню «Не одна ли в поле дороженька». Не менее известна была и дочь его Лиза, по прозванью Косая; она пела превосходно «Коровушку» и «Чоловик сие жито». О хоре Ильи Соколова находим в воспоминаниях А. Мартынова следующее. Когда в 1843 году в Москву приехал Лист, чтобы дать несколько концертов, в честь его был устроен обед в летнем помещении немецкого клуба; пели цыганы, хор Соколова; Лист приходил в восторг от их песен, после обеда снял с себя ордена, уложил их в карман и весь отдался цыганам.

Через несколько дней после данного Листу обеда назначается его концерт в Большом театре, начало объявлено в восемь часов, зала театра полным-полнехонька, ждут великого пианиста, назначенный час наступил, но Лист не показывается; вот четверть, вот половина девятого, а Листа нет и нет, публика в смущении. Еще несколько минут, и Лист быстрыми шагами входит на сцену, садится за рояль и, проиграв мотив из цыганской песни «Ты не поверишь, как ты мила», которой и в программе не значилось, начинает импровизировать вариации. Публика, разумеется, была в восторге от этой неожиданности, затем концерт продолжался. В первом же антракте выяснилось, что Лист перед концертом заехал к цыганам и до того увлекся их пением, что позабыл о своем концерте.

На последнем его концерте в числе слушателей находился в полном составе цыганский хор Ильи Соколова, которому Лист прислал билеты.

Все ученики Ильи Соколова выходили хорошими подражателями своего наставника; из последних особенно известны были Иван Васильев и брат первого дирижера Петр Соколов, хороший исполнитель цыганских национальных песен и пляски со шляпой. У него в хоре была красавица Катя, вместе с красотой обладавшая чудным контральто; она неподражаемо пела русскую песню «Сарафанчик-расстегайчик»; в честь Кати в Москве в трактирах пошли в моду пироги расстегаи. Не менее известны были и племянники его, Матвей и Григорий Соколовы; последний любим был особенно в Москве. Пользовалась большим успехом и жена его, Марья Николаевна, певшая впоследствии у Дорота. Двоюродные братья его, Сергей и Матвей Соколовы, известны были больше в провинции, на ярмарках: в Лебедяни, Коренной, в Полтаве и Харькове; у них превосходная была певица Паша, неподражаемо исполнявшая русскую песню «Мне моркотно, молоденьке»; затем пользовались успехом еще две певицы: Анюта, по прозванью Пучек, и Елизавета Турчиха. Не менее был известен в провинции и хор В. В. Шишкина; в этом хоре славились солистки Настя, Паша, Стеша и Варя. Из них вторая превосходно исполняла романс Гурилева «Тройка мчится, тройка скачет». Позднее в этом хоре были еще две певицы: Анна Терентьевна и Наташа; первая была замечательная красавица, пела превосходно малороссийскую песню «Ой, чумаче, чумаче»; вторая славилась как неподражаемая исполнительница теперь забытого романса «Полюби ты меня, не скажу я про то». У него же в хоре была превосходная плясунья Груша и еще другая, Марфуша Татарка. Из мужского персонала там был превосходный октавист Николай Шишкин. В пятидесятых годах явился Иван Васильев, ученик Ильи Соколова; это был большой знаток своего дела, хороший музыкант и прекрасный человек, пользовавшийся дружбой многих московских литераторов, как, например, А. Н. Островского, Ап. Г. Григорьева и др. У него за беседой последний написал свое стихотворение, положенное впоследствии на музыку Ив. Васильевым. Вот слова этого ненапечатанного романса:

Две гитары за стеной зазвенели, заныли, —

О мотив любимый мой, старый друг мой, ты ли?

Это ты: я узнаю ход твой в re миноре

И мелодию твою в частом переборе.

Чимбиряк, чимбиряк, чимбиряшечки,

С голубыми вы глазами, мои душечки!..

Сам Иван Васильев был хороший баритон, его романсы в то время имели большой успех и распевались всеми; вот некоторые его композиции: «Дружбы нежное волненье», «Тебя ль забыть» и другие.

В хоре Васильева славилась сестра его, Любовь Васильева, певшая превосходно русскую песню «Я вечер своего дружка» и романс «Густолиственных кленов аллея». У Ивана Васильева особенно процветали квартетное пение и трио; первое soprano пела жена Аграфена, второе – Маша, по прозвищу Козлик; последняя исполняла особенно хорошо вместе с Грушей песенку «Ох болит» на перекличку и русскую песню «Не будите меня, молоду». Такой улыбки и мимики, говорят старые цыгане, как у Груши, теперь и не встретишь. Маша известна была более как «вторка». В цыганском трио был хорош тенор Михайло, брат Груши, певец, богатый уменьем фразировать каждое слово.

Весь персонал хора, как женский, так и мужской, у Ивана Васильева был вполне прекрасен; особенно выдавались у него старухи: Матрена Сергеевна, необыкновенно лихо исполнявшая с хором песню «В темном лесе»; весьма красиво у нее выходила при паузах трель. Она же не менее типично плясала, скинув шапочку, мазурку «Улане, улане», и делала с легкостью девчонки во время пения вихрем «круг». За ней стояла