Из окна книгохранилища сквозь ветви камфарных деревьев виднелся залив, изогнутый в форме подковы; голубая его гладь сверкала в лучах ясного осеннего солнца и казалась твердой — вот иди, иди по ней и дойдешь до самого острова Сикоку, узкой полоской вытянувшегося на горизонте. Растворив окно, Сёдзо облокотился на подоконник и подставил лицо прохладному ветерку, доносившему запах моря и камфарных деревьев. В сентябре обе вышки для прыжков в воду всегда разбирались, но у Сёдзо было такое ощущение, будто они все еще торчат там внизу как символы вражды и конкуренции. Хоть он и считал, что ему безразлично соперничество, расколовшее город на два лагеря, имеющие даже свои отдельные водные станции, но был ли он сам в действительности далек от этого соперничества? Видно, нет, если судить хотя бы по его сегодняшнему разговору с братом по телефону. Прошлой ночью, когда он, спускаясь по косогору, думал о Синго, он сознавал, что тот на его месте, бесспорно, проявил бы больше беспристрастия. И при этой мысли Сёдзо охватило чувство стыда, который он ощущал так же ясно, как видел расстилавшийся впереди голубой залив и парус маленькой лодки на нем.

Когда он возвратился в канцелярию, заведующий библиотекой протянул ему через стол письмо Эбата; секретарь господина Масуи напоминал ему, что необходимо представить деловой отчет за текущий год и смету на будущий год. Был установлен для этого месячный срок — ноябрь, но в ранее присланном извещении рекомендовалось по возможности ускорить представление отчета и сметы. Тем не менее они еще отосланы не были. В письме, отпечатанном на пишущей машинке и похожем на документ государственного учреждения, между строчками так и чувствовался упрек: подумайте, ведь, несмотря на войну, они там в Токио по-прежнему заботятся о библиотеке, а работники ее мешкают даже с таким пустяком.

— В общем все уже готово, но, как тебе известно, Эндо, который должен был все начисто переписать, заболел — у него астма.

— Да вы не беспокойтесь, учитель,— прервал его Сёдзо, не дослушав до конца.— У них свои соображения, а у нас свои обстоятельства. Ничего не случится, если мы полностью используем предоставленный срок. У нас еще целая неделя. И вовсе им незачем было посылать это напоминание.

— Да, но господин Эбата во всем любит быстроту. С другой стороны, господин Эндо все так тщательно подготовил, вплоть до перечня книг, которые пользуются наибольшим спросом у читателей, и если сейчас его работу передать другому, он примет это близко к сердцу, а в его возрасте к при его болезни...

За исключением Сёдзо и еще одного-двух человек, всем остальным служащим библиотеки было уже за шестьдесят. Почти все они в прошлом были учителями, и их привлек к этой работе старик заведующий Ямадзаки как своих бывших сослуживцев. Старики не подлежали призыву в армию, благодаря чему в составе библиотекарей не было текучести, но зато все они страдали каким-нибудь старческим недугом; не только Эндо (который был искусным каллиграфом и исполнял поэтому обязанности секретаря), но решительно все часто хворали. При этом каждый старался, чтобы его работу не передали другому, опасаясь потерять место и лишиться жалованья, которое было хоть и небольшим, но все же подспорьем в старости. Этим, пожалуй, объяснялась и задержка в отчетности. Меж тем служащих в библиотеке было вполне достаточно. Сёдзо знал это и, не уклоняясь от деловых переговоров с Токио, которые с полным доверием и со стариковской хитрецой взваливал на него старик Ямадзаки, в деятельность служащих не вмешивался. Он не видел ничего дурного в том, что Масуи заставляют платить лишнее жалованье нескольким старикам. Его это не беспокоило. Но подобно тому, как горы, которые ты привык постоянно видеть вблизи и считать их самыми обыкновенными, в один злополучный день вдруг заволакиваются темными тучами и кажутся тогда огромными, суровыми и грозными, так и Сёдзо все представилось сейчас в каком-то ином свете и тяжелым камнем легло ему на сердце. Не зажигая вынутую из пачки сигарету, он с некоторым раздражением ждал, когда же у заведующего перестанут двигаться губы под обвисшими, как у моржа, желтоватыми усами. Старик Ямадзаки начал говорить о собрании книг в доме бывшего директора клановой школы. Там, без сомнения, были очень ценные вещи, включая печатные издания эпохи Суньской династии в Китае. Было и несколько полотен Тикудэна 187 и Сохея188. Выражая сожаление по поводу того, что нет возможности их приобрести, Ямадзаки все же пустился в подробные описания картин, начиная с поэтических надписей на них и кончая их композицией и колоритом.

— Простите, учитель, но мне кажется, что вы иногда путаете библиотеку с музеем изящных искусств.

— Ха-ха! Ничего не могу возразить. Но, кстати сказать, было бы совсем неплохо создать и музей изящных искусств. Ведь вот у тебя, Сёдзо, возникла идея заниматься историей проникновения к нам христианства именно потому, что она тесно связана с историей нашего края! Ну а почему бы не иметь музей изящных искусств, в котором можно было бы собрать выдающиеся картины представителей школы Бунго, начиная с Тикудэна? Такой музей, несомненно, тоже превратился бы в одну из достопримечательностей наших мест.

Дым сигареты казался Сёдзо горьким, и он с раздражением ожидал, что старик сейчас скажет: «Ведь теперь не такое время, мы бы уж попросили тебя позондировать почву насчет музея». Огонек спички, брошенной им в пепельницу, напомнил о вчерашнем пожаре. И лишь сейчас Сёдзо как будто начал понимать, что происходит в принадлежащей Масуи огромной махине, в десятки раз превосходящей сгоревший вчера завод. Та ненависть, с какой говорили две женщины, чьи слова нечаянно подслушал Синго, постоянно окружает также и Масуи, и его людей и, вероятно, его самого, Сёдзо; несомненно, в нем видят не только зятя, но и прислужника Масуи, его подручного. Случись с Масуи такая же беда, как вчера с Ито, наверняка послышались бы злорадные возгласы: «Ничего! Не обеднеет! Так ему и надо!» На вчерашний пожар библиотекари смотрели равнодушно, как на что-то постороннее, и прежде всего потому, что для них существовал лишь Масуи и его деньги — жалованье, за которое они цеплялись всеми силами. И Сёдзо стало стыдно за то горделивое заявление, которое он сделал Кидзу, что, несмотря на женитьбу, он милостями Масуи не пользуется.

— Мариттян, помнишь, у нас как-то был разговор о старом доме внизу? Ты еще не советовалась с дядей? — бросив портфель на стол и еще не успев переодеться, спросил