баров, на темную гладь реки, протекающей через город к морю. Это зрелище было более живописным, чем бушующее пламя, и в наступившей тишине, особенно ощутимой после шумной сумятицы пожара, оно покоряло своей красотой и даже вызывало восхищение.

«Тук-тук-тук» — раздался явственно на этот раз стук в ворота.

В промежутках между ударами был слышен голос дяди:  — Сёдзо! Сёдзо!

Сёдзо и Марико тотчас бросились по лестнице вниз, забыв даже откликнуться. Только в передней Сёдзо закричал:

— Да, да, сейчас открою!

У ворот видна была темная, высокая фигура дяди в капюшоне и в накидке с поднятым воротником. При свете бумажного фонаря с фамильными гербами, который держал слуга, он вошел в переднюю, но в комнаты отказался войти.

— Вот встал с постели из-за пожара и заодно решил узнать, как вы тут. Мариттян, наверно, испугалась. Все уже кончилось, спите спокойно. Хорошо, что не было ветра.

Сказав это, старик направился к себе на Косогор. Сёдзо проводил его до высокой каменной лестницы, которая вела к его дому. На обратном пути ему все вспоминалось лицо дяди, освещенное неверным желтоватым светом фонаря. Он очень осунулся за последнее время, нос и скулы заострились, ввалились худые щеки. Строгие, но доб-: рые глаза смотрели усталым взглядом. Усталость чувствовалась и в выражении красиво очерченного рта. Старик был очень болен, но облик его был полон спокойствия и благородства. Выглядел он сегодня как обычно, но в улыбке его сквозило что-то похожее на злорадство. Он сказал лишь: «Хорошо, что не было ветра», но ни словом не обмолвился о том, где горит. Но был бы он так же равнодушен, если бы этот ночной пожар случился не на заводе Ито? Он очень редко спускался со своего холма. Конечно, его разбудил набат, и хотя он очень заботился о своем здоровье, он не мог усидеть дома и заодно зашел проведать Сёдзо. Вряд ли им руководило только желание узнать, все ли у них благополучно и не испугалась ли Марико. Вражда между Ито и Канно вызывала у Сёдзо особенно тяжелое чувство, когда он видел, что она проявляется даже у дяди. Чудовищно! Спускаясь по каменистой, белевшей в темноте дороге, Сёдзо испытывал такое ощущение, будто холодная ночная сырость, забиравшаяся за воротник кимоно, проникает прямо в сердце. Снова в памяти его возникло дядино лицо, освещенное смутным светом фонаря. Было ли такое злорадное выражение только у дяди? А разве у него самого, когда он в буквальном смысле слова любовался пожаром, не шевельнулось в душе злорадное чувство? Мысль эта привела его в ужас. Невольно он вспомнил Синго.

На другое утро Сёдзо из библиотеки позвонил по телефону домой, старшему брату. Он решил не ходить с личным визитом, хотя даже дядя счел это для себя обязательным.

— Хорошо, что не было ветра,— в точности повторил он дядины слова и сам удивился, что ему больше нечего сказать. Когда он, вздохнув от досады и нахмурив брови, повесил трубку и вышел из комнаты, ему встретился старик Ямадзаки. В руках у него был завернутый в черный платок завтрак. Пристраивая на вешалку свой старинный котелок, сохранившийся у него еще от тех времен, когда он учил в начальной школе Рэйдзо Масуи и Дзюту Таруми, он произнес:

— Большой переполох был вчера ночью.

И, ограничившись этим замечанием, сел за свой стол, стоявший у окна напротив стола Сёдзо. Он даже не прибавил слова «ужасно», которым обычно выражают сочувствие и сожаление. Воздержались от охов и ахов и другие служащие библиотеки, которых, включая посыльного, было человек десять. Хотя все политические партии должны были слиться в «Ассоциацию помощи трону», но в Юки по сути дела сохранялось прежнее деление и прежняя вражда между двумя политическими группировками. Однако, следуя линии поведения своего патрона Рэйдзо Масуи, служащие библиотеки всегда соблюдали нейтралитет. Можно сказать, что изменил это положение лишь брак Сёдзо и Марико. С этого времени старик Ямадзаки хотя формально и оставался главой библиотеки, но практически постарался передать все Сёдзо, а сам почти устранился от дел. Обычно это не бросалось в глаза, но при решении каких-нибудь важных вопросов становилось очевидным.

Во время завтрака служащие, конечно, поговорили о ночном пожаре и высказали свои предположения относительно причиненных огнем огромных убытков. О ранениях рабочих они знали больше подробностей, чем газеты. Но все сходились на том, что Ито все равно гребет сейчас золото лопатой и прибыли его не иссякнут, пока будет продолжаться война. А пожар — что ж, розы без шипов не бывает. Люди как будто даже жалели, что огонь не перекинулся на расположенный поблизости другой завод Ито и его дачу. Чувствовалось, что они заискивают перед Сёдзо, сидевшим напротив заведующего библиотекой.

— Мне еще нужно порыться в книгах.

С этими словами Сёдзо поднялся из-за стола. Старик заведующий все еще попивал чай из большой чашки карацуского фарфора — он единственный из всех каждый день приносил из дому свою чашку. Сёдзо спустился в книгой хранилище. Предлог не был выдуманным, но работу эту не обязательно было делать сегодня. Его уход был подобен бегству — так убегают в дальнюю комнату от радио, когда не могут больше его выносить. Сёдзо хотелось уединиться между рядов книжных полок и подумать о Синго, который ему вспомнился прошлой ночью во время пожара. На исходе была уже вторая осень с тех пор, как Синго заходил в библиотеку за английским переводом Паскаля. Зачем все же он пошел добровольцем в армию? Сам он с юношеской непосредственностью истолковал свой поступок как «таран против вероятности», но, конечно, это было продиктовано и стремлением покончить с душевным разладом, ведь он чувствовал, как ненавидят люди его семью, которой война приносит прибыли, пахнущие кровью. «Уж если они загребают деньги, убивая чужих детей, не грех пожертвовать И одним-двумя своими сыновьями». С какой болью передавал тогда Синго эти исполненные ненависти слова из разговора двух женщин, случайно услышанного им темной ночью на морском берегу. И если бы Синго был вчера здесь, ему, вероятно, пришлось бы выслушать немало издевательских замечаний вроде тех, что пожар — лишь небольшое возмездие, так подлецам и надо. Если, по счастью, в японо-советских отношениях и в дальнейшем все будет так же благополучно, как сейчас, пожалуй, лучше, что Синго находится далеко отсюда — служит на маньчжурско-монгольской границе: для