Шрифт:
Закладка:
Она пытается нащупать на тумбочке настольную лампу, но вспоминает, что, кроме извилистой, похожей на осьминога люстры, в комнате нет источников света. Стиснув зубы, она спрыгивает босыми ногами на пол и семенит в коридор, слабо освещенный настенными бра. Так громко бьется в груди сердце, что его, кажется, слышат все в доме.
Юлиана чуть не спотыкается на ступеньках, а когда добирается до первого этажа, ноги у нее дрожат, а грудь ходит ходуном. В этом доме, где за красивой оберткой явно прячется гниль, пугает любая мелочь. Даже собственная тень.
Юлиана не понимает, почему отец этого не замечает. Может, взрослые видят по-другому? Неважно, главное – найти папу. Он должен пить чай с мелиссой, как всегда в это время.
– Вы хотите засадить его за решетку?
Голос папы, который просачивается сквозь тонкую щель из-под кухонной двери, звучит почти грубо. Так он обычно разговаривал с мамой.
– Разумеется! Что здесь непонятного? Он изнасиловал мою девочку!
Юлиана хмурится. Кажется, в школе девчонки что-то шептались об этом. Изнасиловали – это когда занимаются сексом без согласия. Только вот что такое «секс», Юлиана спросить постеснялась. Наверное, какая-нибудь взрослая игра. Выглядеть дурой в глазах одноклассниц не очень-то хотелось.
– А как же заповедь Библии о прощении?
– Давайте не будем утрировать… Нехорошо насмехаться над чужим горем. Моя Ангелина на девятом месяце, не замужем и глубоко травмирована случившимся.
Слышатся всхлипы, и некоторое время на кухне полная тишина.
– Я понимаю, простите, – наконец произносит отец. – Я бы убил, если бы кто-то причинил боль моей Юлиане. Но меня смущает, что этот мальчик, Олег… Он не похож на насильника. Его мать больна раком, получает пособие по потере кормильца. Непьющая. Да и Олег только закончил школу, учился хорошо, поступил в колледж. Вы уверены, что у них с Ангелиной не было романа? Все-таки на момент насилия, – в последнем слове отец растягивает гласные, – ей уже исполнилось восемнадцать. И, возможно, все было по взаимной симпатии.
– Вы хотите сказать, – голос Кристины Альбертовны дрожит, и некоторые звуки она проглатывает, – что моя девочка, которая выросла в послушании и любви к Богу, добровольно согласилась на блуд?!
– На блуд – нет. На любовь – да, – снова этот холодный, злой голос, от которого Юлиана всегда хочет спрятаться под кровать.
– Любовь может быть только к Богу. И матери к ребенку. Любовь же между мужчиной и женщиной ни к чему другому, кроме как к греху, не приводит.
Юлиана представляет, как буравчатые глаза Кристины Альбертовны превращаются в узкие щелки, и поеживается. Нервно перетаптывается с ноги на ногу. Уже и забыла, зачем спускалась. Уйти не может, но и оставаться неправильно.
– Очень жаль, что наши взгляды в этом вопросе расходятся. – Отец вдруг начинает говорить, как уставший учитель в конце последнего урока. – Я считаю себя христианином, но мои взгляды далеки от вашей радикальной веры. Религия не должна быть столь фанатичной и темной. Но, увы, наши убеждения определяют нас.
– А мне жаль, что Игорь не сказал, как вы любите допрашивать тех, кто платит вам деньги.
– Во-первых, вы мне пока что не платите. Во-вторых, мне тоже жаль, что Игорь не предупредил вас о том, что я берусь не за каждое дело, и да, допрашивать – это моя работа. В-третьих, я еще изучу вашу проблему с другой стороны и только потом скажу, стану ли представлять ваши интересы в суде. На этом и порешим, – холодно заявляет отец. – А сейчас я собираюсь отдохнуть после дороги. Доброй ночи вам, Кристина Альбертовна.
Видимо, хозяйка страшного домика проглотила язык, потому что в ответ Юлиана не слышит ни слова. Она не успевает отпрыгнуть в сторону, как дверь на кухню распахивается, и отец удивленно замирает.
– Юлиана? Ты не спишь?
По лицу непонятно, сердится ли он. И, конечно, он наверняка не поверит, что Юлиана не подслушивала, на это и рассчитывать не приходится.
– Я хотела… – мямлит Юлиана.
– Точно, мы же договорились дочитать сегодня Шерлока Холмса, – отец подмигивает ей и оборачивается к Кристине Альбертовне, которая бледной тенью стоит в углу кухни. – Еще раз спокойной ночи. Завтра я обязательно поговорю с вашей дочерью. И не только с ней.
Последняя фраза звучит зловеще, и даже Юлиане становится страшно.
Глава 4. Солгать нельзя признаться
I
Когда жизнь несется под откос, хочется махнуть рукой и позволить себе свалиться в яму. По крайней мере, именно так Юлиана поступала в студенческие годы. Она меняла одного парня на другого, играла чувствами однокурсников и никогда не воспринимала мужчин всерьез. А все потому, что казалось, стоит остановиться, и сразу придется нести ответственность за свои поступки, и уже нельзя будет отмахнуться от проблем как от назойливой мухи.
Сейчас Юлиана осознала, что перемены в ее жизни достигли апогея, и игнорировать их уже невозможно. Поэтому предложение Ильи переехать в новый город и начать жизнь с чистого листа кажется ей смешным и абсурдным. Хотя, возможно, сейчас даже Евгений, который раньше прибегал к шантажу и угрозам, стоило Юлиане заикнуться об увольнении, отпустит ее с легкостью, лишь бы не впутываться в ее проблемы.
Однако слишком поздно.
– Итак, мы снова встретились.
Тихий голос с хрипотцой вырывает Юлиану из задумчивости. Она даже не заметила, как открылась дверь в кабинет и на пороге появился Валентин Гордеев. Первый сеанс тет-а-тет, а она совершенно не готова. Ни морально, ни физически.
– Здравствуйте. Рада вас видеть, – она улыбается и кивает на диван. – Присаживайтесь.
Сердце ускоряет темп. Нужно сосредоточиться на работе. Она – психотерапевт, а Валентин – ее пациент. Но тогда почему она так ярко чувствует мужской парфюм и ловит на себе его взгляды, ища в них двусмысленность?
– Валентин, сегодня я бы хотела поговорить о вашем прошлом с Аллой. Расскажите мне о самых счастливых моментах ваших отношений.
Из огня да в полымя. Юлиана утыкается носом в планшет, готовясь делать записи. Она задает этот вопрос всем парам. И в случае с Никольскими было так же. Она спросила у Веры, но в ответ услышала лишь невнятное бормотание про первый поцелуй… И поэтому Юлиана подкорректировала ей память. Да, именно так. Она внушила Вере то, чего не было на самом деле. И все ради того, что спасти брак сходящей с ума женщины.
А теперь она спрашивает себя:
