V

Однажды у моря…

Дом похож на пряничный домик из сказки о Гензеле и Гретель. Такой же сладкий и милый снаружи. Вот только это все показуха, и в нем точно живет Баба-яга. Пусть окна задернуты занавесками в синий цветочек, а стены выкрашены в небесный цвет, это не скроет истинный облик дома. Стены раньше были покрыты плесенью, а окна скалились разбитым стеклом. Откуда Юлиана знает? Просто знает, и от этого становится не по себе.

Она с любопытством смотрит на отца. Интересно, он замечает то же, что она?

Но он разговаривает с хозяйкой дома, улыбается и смеется. И хозяйка улыбается ему намного чаще, чем стоило бы. Хотя она очень старая. Ее зовут Кристина Альбертовна. Она говорит, ее имя означает «посвященная Христу», словно родители еще до ее рождения знали, как сильно она полюбит Бога. Странная тетя… И взгляд у нее недобрый. Нечто жуткое в прищуренных темных глазах. И волосы, местами белые, как будто их забыли закрасить, местами коричневые, убраны в бабушкин пучок. А одежда, как у учительницы: старушечий белый воротничок и черная вязаная жилетка.

– Юлиана, чувствуешь соленый запах?

Папа кивает в сторону моря, которое виднеется чуть ниже за дорогой. Узкая полоса белого песка и заманчивый блеск воды. Юлиана блаженно вдыхает. Она приехала сюда ради моря. И никакая страшная хозяйка пряничного домика ее не испугает.

– Судя по вздоху, ты уже мечтаешь искупаться, – смеется отец.

– О-о-очень, – тянет Юлиана.

Когда уже ее отпустят на пляж? Вместо этого Кристина Альбертовна наклоняется к Юлиане и заискивающе улыбается, приподнимая уголки губ, но глаза ее остаются мертвыми. Похожая улыбка была у мамы, пока та не ушла.

– Зайчик, беги в дом, в зал. Там прохладно. А мы с твоим отцом пока решим взрослые вопросы.

Юлиана поджимает губы и только после кивка папы бредет к дому. Рюкзак-медведь бьет по спине, как будто подталкивает. Хотя заходить в дом Бабы-яги до жути не хочется, но Юлиана ничего не боится. Она не даст себя запугать!

Взрослые вопросы… Какая важность! Папа уже все рассказал Юлиане. Они будут жить на море две недели, но вместо гостиницы снимут комнату у тети его друга. Потому что так дешевле, потому что Кристина Альбертовна вкусно готовит и потому что ее дочь научит Юлиану играть на пианино. Впрочем, пианино ее не интересовало, в отличие от вкусной еды и купания.

Именно эти причины привел папа, когда объяснял, куда они едут. Но Юлиана знала, на самом деле он будет работать, потому что дочь Кристины Альбертовны обидел один парень, и теперь у них будет суд.

Юлиана заходит в узкий коридор. Пахнет выпечкой, ванилью и яблоками. Но вот обои в черно-красную полоску надвигаются друг на друга, стискивая Юлиану в мрачных объятиях.

Она быстро пробегает коридор, двигаясь на звук мягкой, завораживающей мелодии. Потом заглядывает в зал – крохотную комнату, едва вместившую в себя диван и фортепиано сладкого, шоколадного цвета. За ним сидит черноволосая девушка с орлиным носом. Про такие носы Юлиана читала лишь в книгах. Тонкий, длинный, он портит ее худое лицо с прозрачной кожей. Но еще сильнее смущает выпирающий под просторным темно-синим платьем живот. Как будто она запихнула туда арбуз.

– О, привет, – девушка замечает Юлиану, и ее пальцы перестают порхать над клавишами. – Ты, должно быть, Юля?

Юлиана вздрагивает и спотыкается о край вылинявшего ковра. Ее так называет только мама. Называла…

– Юлиана, – бубнит она, пытаясь побороть в себе неприязнь к беременной незнакомке.

– А меня зовут Ангелина, но можно просто Лина, – с улыбкой произносит та, словно не замечает насупленных бровей Юлианы. – Видимо, это тебя я буду учить музыке.

– Видимо…

Юлиана подходит к окну, едва протиснувшись мимо Лины, и находит взглядом отца. Он как раз вытаскивает чемодан из машины, а Кристина Альбертовна яростно жестикулирует и что-то рассказывает. Как же Юлиане хочется услышать, о чем они говорят…

– У вас будет мальчик или девочка? – разочарованно скривившись, она садится на диван и стаскивает с плеч плюшевый рюкзак.

– О, – Лина смущенно краснеет, – я еще не знаю. Мама запрещает делать УЗИ, говорит, это грех. – Румянец уходит, и ее лицо снова бледнеет. – Она возлагает на малыша большие надежды, потому что он явился в этот мир по Божьей воле. У меня не должно было быть детей. Я не хотела, чтобы…

Лина не договаривает. Странно, но в ее голосе нет радости. Юлиана думала, что все беременные женщины радуются малышу, но не Лина. Да она и сама выглядит ненамного старше Юлианы.

– Возлагает надежды? Это что значит?

– Ну, – Лина опускает взгляд, – сложно объяснить. Я вот не оправдала ее ожиданий. Была слишком строптивой, и Бог покарал меня за самомнение. Думаю, мне осталось не так уж много. – Она тут же улыбается, хотя глаза неподвижные, как у куклы. – Если бы у меня было лекарство… – с сожалением добавляет Лина.

Чего именно осталось немного, Юлиана спросить не рискует, боясь показаться совсем дурочкой.

– А сколько вам? – Юлиана подозрительно ищет морщины на лице Ангелины. Такие странные разговоры обычно ведут бабушки.

– Восемнадцать.

Юлиана понятливо кивает. Ей всегда казалось, что старость начинается после тридцати, а в восемнадцать ты просто становишься взрослым.

– Так купите это… лекарство.

Ангелина неожиданно смеется. И ее смех напоминает пение птиц за окном. Юлиана завороженно слушает, пока он резко не обрывается и в коридоре не раздаются тяжелые шаги Кристины Альбертовны.

* * *

Юлиана лежит в маленькой темной комнате и изо всех сил старается уснуть. Кристина Альбертовна оказалась щедрой женщиной и выделила им аж две спальни, но Юлиана предпочла бы спать под боком у отца. Однако, когда тот спросил дочку, согласна ли она ночевать в этой комнатушке с крохотным круглым окном, Юлиана не смогла сказать правду. И ответила: «Конечно, папа».

При лунном свете комната кажется еще страшнее. Узоры зигзагами извиваются на стенах, в темноте думается, что это змеи шипят со всех сторон. И как Юлиана ни старается жмуриться, глаза поневоле открываются, а воображение дорисовывает шевеление теней и тихий рокот под кроватью.

Юлиана зарывается в одеяло и вдыхает плесневелый запах. Здесь давно не спали. И этот затхлый воздух щекочет ноздри.

– Я смелая девочка, – шепчет себе под нос Юлиана, повторяя папины слова. – Я ничего не боюсь. Я смелая…

Странно, но, когда это говорит папа, ей и правда становится легче. От собственного голоса в ночной тишине у нее по телу ползут мурашки.

Она не