«Преследуйте Витгенштейна по пятам, оставя небольшой гарнизон в Полоцке, на случай, если неприятель бросится влево. Прибыв в Витебск, я отправлю к Невелю корпус, долженствующий войти в сообщение с вами. Когда вы двинетесь из Полоцка к Себежу, вероятно, Витгенштейн отступит для прикрытия Петербургской дороги. У него не более 10 тысяч человек, и вы можете идти на него смело».

Затем Удино перешёл к постановке задач своим подразделениям. «Запоминай, запоминай, запоминай», – нашёптывал Ярцев самому себе, не пропуская ни единого слова.

– Время выступления 6.00 18 июля 1812 года. Впереди Себеж, Псков, Санкт-Петербург, – завершил своё выступление Удино. – Вопросы?

Вопросов было мало: всем не терпелось поскорее выступить в поход, все были уверены в благополучном его исходе. Настроение царило приподнятое. Надо отдать должное и Шарлю Удино: свои задумки, боевые задачи ставил он понятно, чётко, как настоящий командующий большой группой войск.

Совет закончился приблизительно за час. Но и этого было достаточно, чтобы Ярцев почувствовал, как «затекли» все части тела: руки, спина и особенно ноги. Кое-как он спустился с лестницы и тут же схватил Гната за плечи:

– Мне нужен конь, самый быстрый. Седлай!

– А если Грабовский узнает?

Ярцев едва сдержал себя, чтобы не закричать:

– Да плевать нам на Грабовского! Милый мой поручик, неужели ты не понимаешь, что на кону исход будущего сражения!

В результате трёх разделов Речи Посполитой (1772, 1793 и 1795 гг.) белорусские земли вошли в состав Российской империи, и российское правительство стало проводить на них политику, направленную на сближение и слияние с русскими регионами. Это касалось и системы здравоохранения.

В 1797 году по указу императора Павла I система здравоохранения была изъята из ведения губернских приказов общественного призрения и подчинена губернским врачебным управам. Ключевым моментом организации медицинской помощи населению Белой Руси стало создание сети медицинских стационаров. Губернские врачебные управы постепенно начали строительство больниц, первоначально ограничиваясь губернскими городами. Так, в 1799 году губернская больница была открыта в Минске, в 1802-м в Могилеве, в 1804-м в Витебске.

Наравне со средствами государственного бюджета при строительстве больниц привлекались и частные средства. Примером подобной благотворительности на белорусских землях является финансирование канцлером Николаем Петровичем Румянцевым строительства в своём Гомельском имении больницы на 50 коек. Её нуждам была подчинена аптека с садом для выращивания лекарственных трав.

После создания больниц в губернских городах губернские врачебные управы приступили к созданию сети стационаров на местах: в уездных городах и больших селениях, в частности, создание на больших дорогах особых больничных изб, в которых могли бы помещаться местные жители, проходящие военные и арестанты.

В одной из таких больничных изб, а по замыслу полковника Мещерина – пункта связи разведки корпуса с оставленной в Полоцке агентурой, обосновались трое казаков во главе с урядником Григорием Моховым – Михалычем, выступавших в роли «больных местных жителей». Все трое сопровождали Ярцева до встречи с каретой Конти, а рослый, крупного сложения Михалыч был тем самым разбойником, до смерти (а точнее до «медвежьей болезни») напугавшим вороватого интенданта корпуса по имени Чезаре Конти.

А вот лекарь был настоящий, молодой, из местных, по имени Пётр – ученик доктора Витковского. Больничную избу он для своего времени обставил как надо: четыре кровати (три из них занимали «больные», то есть казаки), белые простыни, в углу небольшой застеклённый шкаф, на полках которого красовались банки-склянки с лекарствами и настоями из трав, перевязочный материал, да несколько хирургических инструментов, на которые младший из казаков Алёшка Крутов поглядывал с неподдельным испугом.

– Вот всадит в тебя француз несколько пуль, такими вот клещедралами их доставать будут, – шутил другой казак, постарше, Иван Луговой.

Сейчас под вечер все трое «больных», Михалыч, Крутов и Луговой, облачённые в серые халаты, сидели на завалинке и курили. Но безмятежность их поведения была мнимой: Ярцев строго-настрого приказал быть наготове круглые сутки. Это касалось и лошадей, которые содержались в небольшой конюшне во дворе больничной избы. Здесь же, во дворе, был сарай, в котором хранились запасы продовольствия: крупы, сухари, солонина, а также дрова и корм для лошадей. В общем, жить было можно.

Жители ближней деревни, не привыкшие к врачебной помощи, сторонились первого в их жизни медицинского учреждения. Но продукты для продажи приносили: как-никак свои и платят. Не то что французы, которые просто забирали съестное или составляли бумажки-расписки на непонятном языке.

…Михалыч вынул изо рта небольшую трубку, с которой никогда не расставался, прислушался:

– Кажись, скачет кто-то?

Через пару минут вдали на дороге показался всадник. Михалыч напряг зрение:

– Никак гражданский…

Но молодые глаза Алёшки Крутова глядели лучше:

– Да это же… это же их благородие! – с удивлением произнёс он.

Казаки, они же мнимые больные, разом поднялись.

…Ярцев пришпорил коня, лихо соскочил с седла:

– Здорово, братцы!

– Здравия желаем, ваше…

– …т-с-с… сколько раз вас можно учить…

– Здравия желаем, Пал Петрович, – тихим, непривычным для себя голосом, ответил за всех Михалыч.

– Ну, хотя бы так, – усмехнулся Ярцев и тут же скомандовал: – Со мной едут Мохов и Луговой. Пять минут на сборы. А ты, Крутов, жди нашего возвращения и держи коней наготове. Надеюсь, целыми обернёмся. А вот за этого, – Ярцев похлопал по боку своего коня, – отвечаешь головой. Это рысак из конюшни самого графа Грабовского.

– Да ну?

– Вот тебе и «да ну».

Как только казаки вскочили на коней, Ярцев поднял руку, что означало: «Внимание!» Затем, достав из-за пазухи конверт, обратился к Михалычу и Луговому:

– Ежели суждено быть мне убиенным, этот конверт передать лично в руки полковнику Мещерину.

И уже на скаку крикнул сопровождавшим его казакам:

– Едем по той же дороге через лес!

На широкой лесной поляне вокруг большого костра лежали, сидели, курили, грелись и спали гусары Гродненского полка. Мелодично потрескивали сучья, искры костра уносились в светлое июльское небо. На огне в котле варилась кашица с мясом. В отдалении,