– У хозяина дома.

– Он не хозяин, он только сторожит дом своего хозяина-купца, который не то ушёл с нашей армией, не то куда-то сбежал, – пояснил Ярцев и добавил: – Хотя… хотя, попробуем. Что-то от настоящего хозяина должно остаться.

На просьбу дать на пару дней «раненому» французскому офицеру что-нибудь оставшееся из гардероба хозяина дома Еремей отрицательно помотал головой:

– Извиняйте, люди добрые, не могу.

Гнат повторил просьбу, указав для убедительности на бурые пятна на мундире Донадони; тот поддержал:

– Я обещайт… ваш хозяин не может знать… – театрально на ломаном русском произнёс он, но пьяница Еремей не унимался:

– С вас-то взятки гладки, а барин выгонит меня.

Два наполеондора в руке французского капитана круто изменили решение Еремея. Он повёл Ярцева в соседнюю комнату, распахнул дверцу приличных размеров шкафа, как бы говоря: бери, что хочешь. Не обладая склонностью к логическому мышлению, он всё же сообразил: хозяин вряд ли скоро вернётся, а может, и вообще не вернётся. А деньги… кто от них откажется. За деньги, на которые можно было выпить, Еремей готов был отдать не только чужое платье, но и своё.

Совсем скоро Донадони-Ярцев, облачившись в долгополый сюртук, сапоги и косоворотку, появился у ворот полоцкого градоначальника графа Грабовского. В купеческом наряде он мало походил на ветеринара-разночинца, но другого наряда у Еремея не было. А впрочем, какое это имело значение?

Как и условились, Гнат встретил его у ворот, впустил во двор и провёл на конюшню.

Рысаками Сигизмунда Грабовского можно любоваться, но Ярцев пришёл сюда не за этим. Он вопросительно глянул на конюха, тот понял:

– Подождите меня здесь, пойду ещё раз проведаю, кто в доме.

Такая предосторожность была необходима: окна первого этажа графского особняка выходили не только на улицу, но и во двор.

Вскоре Гнат вернулся.

– В доме по-прежнему одна горничная. Почивает… думаю, проснётся нескоро, – сообщил он. – Пошли!

Когда они очутились в сарае, первым по лестнице поднялся Гнат. Ярцев следил за его движениями. С минуту Гнат наблюдал в окошечко, потом, стоя на верхней ступеньке лестницы, осторожно повернулся и, утвердительно кивнув головой, дал понять, что в комнате через стенку разговоры ведутся.

Он тихо спустился вниз. Ярцев также осторожно поднялся по ступенькам лестницы, заняв его место. Всмотрелся: посередине комнаты стоял… сам маршал Удино! От неожиданности Ярцев отпрянул назад, едва не потеряв равновесие, но тут же понял: чтобы его, Ярцева, обнаружить, Удино должен был повернуться и поднять голову вверх. Вентиляционное и одновременно смотровое окошечко находилось почти у самого потолка.

Французский маршал отчитывал командира полка, у которого артиллерийские запасы не пополнялись в должной мере ядрами и бомбами. Тот попытался оправдаться, но Удино наорал на него, и офицер смолк. Это было удивительно, потому что в наполеоновской армии за оскорбление полагалось суровое наказание. Хотя… кто бы посмел в обстановке готовящегося выступления осудить самого маршала Удино.

Слышимость была хорошая, видимость почти хорошая. Невидим был только дальний угол штабной комнаты. Зато были видны топографические карты с различными пометками, листки с какими-то записями и дымящаяся трубка в пепельнице на столе маршала. Пахло ароматным табаком.

Минут через пять полковника-артиллериста сменил другой полковник. Подобие улыбки появилось на лице Ярцева: в кабинет Удино вошёл Чезаре Конти.

День назад на площади, встречая интендантскую карету, Удино не решился в присутствии большого числа офицеров расспросить о реквизированных ценностях. Теперь в своём кабинете он мог спокойно допытывать Конти. Тот подробно, не без гордости, описывал всё, что он успел реквизировать, а по-простому говоря – награбить. При этом тучная фигура не мешала интенданту корпуса живо жестикулировать руками, подкрепляя этим значимость своих «подвигов».

«Ах ты, ворюга!» – прошептал Ярцев, сжимая кулаки и продолжая наблюдать. В конце разговора Конти пожаловался, что времени мало, и он не успел ещё отобрать самое ценное и для Удино, и для себя.

– А где же ваш помощник, тот самый капитан-спаситель? – с оттенком недовольства спросил Удино.

Услышав такое, Ярцев подавил усмешку. Интересно, как бы отреагировали французы, если бы он сейчас через стенку прокричал: «Да здесь я, здесь!»

Вопрос командующего корпусом застал Конти врасплох:

– Не знаю, не знаю, – засуетился он. – Когда мы расстались, капитан Донадони пошёл искать место для квартирования, да и вы, мой маршал, посоветовали ему подлечиться, отдохнуть… он же ранен.

– Не ловите меня на слове, Конти, – зло буркнул Удино. – Отдыхать будем, когда возьмём русскую столицу. Немедленно разыщите Донадони, и пусть он вам помогает. Я жду императорского курьера с минуту на минуту. Поэтому обозы с реквизантом должны быть готовы не позднее завтрашнего утра. Сегодня в 18.00 зайдёте ко мне и доложите, как идут дела.

Едва Конти ушёл, в кабинете появился дежурный офицер. Строгим голосом Удино дал ему указания:

– Дежурство не прекращать ни на минуту. Если курьер прибудет ночью, немедленно будите меня. Мои покои в соседней комнате.

…Как только Ярцев с Гнатом покинули сарай и вернулись в конюшню, Ярцев схватил Гната за плечи:

– Ты кто будешь по званию?

– Поручик кавалерийского полка Игнатий Козинкевич! – отрапортовал Гнат.

– Слушай, поручик, то что ты мне сегодня показал, что я увидел – это находка! Понимаешь, на-ход-ка! Наших войск, защищающих дорогу на Петербург, почти в три раза меньше, чем французов. Но, как говорил мой боевой приятель и заядлый картёжник: «Козыри надо ровнять!» Вот и мы уравняем козыри, если будем знать намерения Удино! Ты французский ещё не забыл?

Гнат слегка замялся:

– Если по-честному, подзабыл… изрядно. Да и знал-то не ахти как. Меня иностранные гувернёры не воспитывали. Кое-что понимаю… Вот польский – тот лучше, во мне ведь течёт польская кровь…

– Ясно. Выходит, самое главное надо прослушивать мне. А теперь запоминай. – Ярцев понизил голос до шёпота. – Как только в штабе Удино появится курьер от Бонапарта, немедленно сообщи мне.

– Как я об этом узнаю?

– Если это случится ночью, в штабном кабинете на втором этаже зажгут свечи – не будет же Удино встречать курьера в темноте. Если же днём… придётся тебе подежурить у ворот. Сделай вид, что