В том, что Минск устоит, практически никто не сомневается.

Люди по-прежнему заняты обыденными мирными делами.

В пятницу многие горожане посетили театр Красной армии, где прибывшие из Москвы гастролёры – популярные артисты великого МХАТа, давали спектакль «Тартюф» по знаменитой пьесе Мольера; на следующий день большинство зрителей планировали снова собраться вместе, чтобы принять участие в празднике по поводу открытия Комсомольского озера.

Преподаватели и студенты Белорусского государственного университета (БГУ), где, как мы знаем, одно время трудились Фролушкин с Плечовым, тоже не сидели сложа руки – готовились отметить 20-летие своего учебного заведения.

В общем, всё шло по заранее спущенному свыше плану.

И даже 23-го, несмотря на объявленную мобилизацию, народ привычно отправился на работу.

Но уже во вторник жизнь минчан круто изменилась.

В 8.40 утра прозвучал первый сигнал воздушной тревоги.

После этого в квартирах горожан пропали вода и свет.

Авиаобстрел продолжался до 9 часов вечера; центр города был практически уничтожен, особенно пострадали улицы Советская, Володарского, Комсомольская, Ленина, Красноармейская, Свердлова, Пролетарская.

И всё же…

Кто бы из минчан мог тогда предположить, представить себе, что это – только начало, и ему предстоит пережить ещё долгих 1100 дней фашисткой оккупации, во время которой погибнет каждый третий житель республики?

Всего 2 219 316 гражданских лиц и военнопленных.

Вечная им память…

2

Но давайте вернёмся к нашим героям. В первую очередь, – к Цанаве.

Из-за начавшихся военных действий работы у сотрудников НКВД-НКГБ значительно прибавилось. Ведь именно им предстояло срочно эвакуировать из западных регионов СССР (не только из Белоруссии) 141 527 человек, отбывавших наказание в 272 исправительных учреждениях.

Ещё утром 22 июня 1941 года одна из авиационных бомб угодила во двор Гродненской тюрьмы. Взрывной волной были выбиты двери многих камер. Но персонал не растерялся и согнал подопечных в главный корпус. Однако и тот не выдержал прямого попадания… Множество заключенных при этом погибло.

Ближе к ночи уже третья по счёту бомба разрушила второй корпус. Узники разбежались кто куда. Охрана конечно же открыла огонь из всего имеющегося оружия, но остановить людей, почуявших «воздух свободы», уже ничто не могло.

Во время инцидента начальник исправительного учреждения предпринял ряд попыток связаться с партийным руководством – напрасно. Всё начальство уже успело эвакуироваться на восток страны.

Похожие процессы происходили и в других местах.

Не стала исключением и белорусская столица.

Помимо уголовников и политических, во внутренней тюрьме НКВД (знаменитой «американке») содержалось немало граждан поверженной Польши. Их предстояло убрать в первую очередь.

Этим и занялись чекисты и милиция.

Каждая ликвидация тщательно протоколировалась и… перепроверялась.

По результатам этих проверок в период с 22 июня по 31 декабря 1941 года в БССР за самочинные расстрелы и убийства было привлечено к ответственности 19 человек.

Заместителя начальника тюрьмы № 28 города Глубокое[45] товарища Х. Табера и помощника оперуполномоченного В.А. Мохова и вовсе присудили к высшей мере наказания «за участие в самочинном расстреле 714 заключенных». Проходившие по этому же делу И.Я. Баталов, В.Н. Малинин, П.И. Скребневский получили по 10 лет.

Так что не всё так просто…

Но я слишком увлекся.

Хочешь не хочешь, опять следует вернуться немного назад – в 22 июня 1941 года.

Во всё тот же уездный белорусский городок, расположенный всего в 100 километрах от Минска…

3

Постояльцы сейловичского ксёндза спешно грузились в свой автомобиль, собираясь отправиться к месту постоянного базирования.

А что им оставалось делать?

Ни связи, ни каких бы то ни было указаний высшего руководства.

Действовать по собственному усмотрению во время войны?

Ага, счас…

Любая инициатива чревата наказанием. Примешь неправильное решение – век расхлёбывать будешь.

…Тем временем вражеские самолёты один за другим стаями уходят на восток.

Некоторые, видимо, сделав своё дело, разворачивались и летели в обратном направлении.

Уже отбомбились, сволочи?

Правда, над самим Несвижем (равно как и над другими владениями Радзивиллов) ничего похожего пока не наблюдалось.

Может, на самом деле Леон и Януш Францишек – последние ординаты соответственно Несвижского и Олыцкого замков, успели договориться со своим старым другом, рейхсминистром авиации Германом Герингом?

Кто знает?

Впрочем, как бы там ни было, оставаться в Сейловичах всё равно было нельзя.

Враг близок… Кто, как не сотрудники госбезопасности, должны первыми стать на его пути?

Плечов решил отбыть вместе с чекистами.

Чтобы найти Павлика, а возможно, и Митю Голобородова – это раз; обсудить с Пекуном некоторые нюансы устройства подземных коммуникаций – два; посидеть, попить чайку, поболтать о житье-бытье с незабвенной Ядвигой Мечиславовной – три. Но – самое главное – узнать о ситуации на фронте, понять, когда наши войска перейдут в неотразимую атаку.

Лежава, естественно, находился рядом с учёным. Просьба «батоно» – это приказ, не выполнить который нельзя.

А «истуканы»?

Подождут, ничего с ними не случится!

Золото, как известно, не ржавеет!

4

В полдень Плечов с Лежавой пришли в гости к пани Ядвиге. Туда же агент через новых знакомых из местного отдела НКГБ пригласил и Пекуна; однако тот по неизвестной причине опаздывал.

Старушка накрыла шикарный стол: бимбер[46], много мяса (отварного, вяленого, копчёного), фрукты-овощи из собственного сада-огорода.

Правда, к съестному никто из них не притрагивался – все ждали Яшу. А пока тот отсутствовал – обменивались презентами.

«Запустил процесс» Ярослав Иванович, передав для хлебосольной хозяйки вышитое полотенце (как говорят в Белоруссии – ручник), украшенное знаменитым орловским списом – разноцветными узорами, над которыми несколько месяцев подряд неустанно трудилась его обожаемая тёщенька.

Ядвига Мечиславовна подарок по достоинству оценила и, дабы не терять время, в тот же миг обратилась к Автандилу с просьбой: повесить оберег прямо над входом в зал, где они собирались вот-вот приступить к небольшому, можно сказать, даже семейному пиршеству.

Чтобы всем, кто заходит в гости, сразу было видно и, соответственно, завидно!

А сама хозяйка направилась в спальню, где специально для профессора была приготовлена небольшая католическая иконка, выполненная в какой-то необычной, оригинальной технике, популярной в «усходних кресах»[47] где-то в середине прошлого века.

Алаверды – святое дело. Не только для кавказцев, но и для славянских народов тоже. В особенности – для русских, любую понравившуюся чужую традицию мгновенно превращающих в свою!

Лежава тем временем забрался на деревянную табуретку и уже нацепил на гвоздик один край великолепного сувенирного изделия, когда дверь резко распахнулась, и на него налетел хрупкий несвижский краевед.

И, хотя весовые категории у них были совершенно несопоставимые, великан не удержался и со страшным