Шрифт:
Закладка:
Но оно производится из крыс.
Основа нашей страны покоится на ужасах, о которых люди не хотят знать или слишком глупы, чтобы осознать их существование.
Я хотел, чтобы она была чисто выбрита. Это был мой собственный фетиш. Я сказал, что хочу побрить её, водя рукой по её лобковым волосам, представляя её промежность гладкой и безволосой.
Она застенчиво придвинулась ко мне и прошептала на ухо.
— Не сбривай их, — сказала она. — Выжги.
Мы занимались этим в постели на огнеупорной простыне. Я поднес спичку к её кустику, наблюдая, как маленькие вьющиеся черные пряди опаляются, чернеют и исчезают. Огонь лизал и её кожу, прижигая неровными участками, напоминавшими слезинки. В конце концов она застонала, воздев таз высоко в воздух, и сильный аромат её возбуждения смешался с запахом серы от спичек и её опаленных волос и кожи.
Я овладел её, безволосой и обожженной.
Два года, восемь месяцев и четыре дня.
Вот, сколько мы были вместе.
* * *
В итоге Тимоти Лири[121] оказался слабаком. Он умер традиционным образом, в окружении семьи и друзей, в последний момент испугавшись довести до конца свой план самоубийства, опубликованный в Интернете. Эта смерть была его последним заявлением — отступлением к общепринятым нормам, — и оно аннулировало все, что он делал раньше, все, над чем он работал, все, что имело значение в его жизни. Оно разоблачило ложь, лежащую в основе его существования.
Последние заявления — только они имеют значение.
Рак, сказал доктор.
Цвет — вот единственное отличие. В остальном все тоже самое, как у любой другой женщины. Те же тактильные ощущения, тот же запах, тот же вкус. Идентично по структуре, только оттенок кожи отличается от нормы.
Она поливает мой член жидкостью для розжига и говорит, что будет совсем не больно. Я ей не верю, но все равно готов попробовать. Я завожу её, водя свечой над влагалищем, пока они оба, она и воск, не начинают течь.
Она поджигает мой член Биком. Она права, горящая жидкость опаляет, но я этого не чувствую. Я быстро засовываю член внутрь. её киска горячая и тугая, она мгновенно гасит пламя, и мы оба одновременно кончаем.
Когда я поджигаю дом, она спит, вырубленная каким-то обезболивающим препаратом, который врачи прописали ей от рака.
* * *
Если я попаду в аварию, говорю я ей, буду в коме или парализован, — стану одним из тех парней, которые не могут пошевелить ни единым мускулом, а могут только моргать "да" и "нет" — отключи систему жизнеобеспечения.
— Как ты можешь так говорить? — спрашивает она меня.
— Меня волнует качество жизни, — говорю я. — А не её продолжительность.
— Кто сказал, что качество жизни парализованного человека хуже? Что лучше: уметь ходить и бегать или уметь думать? Знаешь, физические движения не так уж важны, физическая жизнь — это ещё не все, что у нас есть, и я отказываюсь верить разговорам в обществе, будто жизнь какого-то неграмотного баскетболиста стоит дороже моей, потому что он умеет пользоваться своими конечностями, а я нет. Такое оценочное суждение может вынести только Бог.
— Ты веришь в Бога? — спрашиваю я её.
— Не знаю. Но я верю в жизнь. И я не думаю, что единственным критерием полноценной счастливой жизни является движение конечностей. Пока я могу думать, я могу жить хорошей жизнью.
— Значит, я так понимаю, ты не захочешь отключить меня от аппарата?
— Нет. Никогда этого не сделаю, — говорит она. А потом делает паузу, думает некоторое время. — Если только…
Она говорит, что я могу делать с ней все, что захочу, но только с огнем. Я связываю её и достаю коробку спичек.
Она улыбается, и я чиркаю первой спичкой о её зубы, а затем прикладываю горящую головку к её правому соску. Она вскрикивает и выгибает спину. Я засовываю руку ей между ног, она уже мокрая. Я зажигаю ещё одну спичку, кладу её туда, за ней ещё четыре.
В её глазах стоят слезы, но она стонет от удовольствия. Я тыкаю горящей спичкой ей в пупок, поджигаю её мизинец на ноге. Вскоре по всему её туловищу и животу, по рукам и ногам появляются черные пятна обожженной плоти.
Я опаляю мочку её уха, прикасаюсь пламенем к её шее.
К тому времени, как мы заканчиваем, кровать усыпана спичками.
Я целую её ожоги, вылизываю её ожоги.
Хотела ли она себе такой жизни?
Я не знаю.
Думаю, да.
Но я не знаю.
Я никогда не спрашивал её.
Она наклоняется, подбирает свою одежду у костра, надевает её, показывая себя во всех ракурсах.
— Меня зовут, — говорит она, — Элиза. А как тебя?
Я слышу её крики сквозь пламя.
И не важно, что кто-то подумает другое и позже об этом расскажет, — это крики экстаза.
Примечание автора:
Несколько лет я работал на различных карнавалах по всему сельскому юго-западу, и на одном из них мне посчастливилось столкнуться с самым настоящим шоу уродов. Я был там в последний год его существования, перед тем, как владелец шоу обанкротился и бросил своих "людей" в Бенсоне, штат Аризона, отбыв посреди ночи в неизвестном направлении. Естественно, я много раз смотрел это шоу, и меня всегда поражал южноамериканский пожиратель огня, делавший удивительные вещи, например, выдувая огонь изо рта, он мог создавать прямые, изогнутые или раздвоенные языки пламени, мог очень долго поддерживать горящее пламя и за это время приготовить яичницу на алюминиевой сковороде. Мне казалось, что из него получился бы отличный персонаж для какой-нибудь истории. Кроме того, после закрытия, в доме уродов проходило нигде не афишируемое секс-шоу с участием ну очень потрясающей женщины-мазохистки. Мне было интересно, что могло произойти, если бы эти двое — пожиратель огня и мазохистка — когда-нибудь встретились. Семена этой истории были посеяны именно там.
Перевод: Игорь Шестак
Мистер Хьюникатт
Bentley Little, "Mr. Hunicutt", 2023
— И на этом все, — сказала миссис Роджерс. — О, за исключением мистера Хьюникатта! Он сейчас живет один, и редко выходит из своей комнаты, так что с ним не будет никаких проблем. Хотите познакомиться?
Я взглянул на Мелиссу. Было ясно, что она хочет этого не больше, чем я, но наша новая хозяйка, похоже, была намерена познакомить нас с каждым жителем пансионата, поэтому ради гармоничных отношений с новыми соседями мы оба кивнули, и миссис Роджерс чуть ли не вприпрыжку повела нас вниз по лестнице, мимо
