– Я могу еще воды принести, – тихо сказал мне подошедший архимаг.

– Да и леший бы мог, вот только у меня на большее количество воды сил не хватит. Это ведро рассчитано конкретно под мои возможности, – хрипло ответила ему.

Ульяна вздрогнула, услышав сказанное, подняла на меня заплаканные глаза, но мой приказ был неизменен:

– Пей!

Тьма покинула ее тело, когда от ведра оставалось меньше четверти.

– Все, – сказала я.

И женщина метнулась на улицу – вода волшебная, пока пьешь не ощущаешь, а как волшба схлынет… Рвало жену купца знатно, но никто из нас на такие мелочи внимания не обратил.

– Мальчик, – позвала я.

Сын Саврана насупился, он был смышленым ребенком, все уже понял и даже решение принял, сказав:

– Пусть Луняша первая.

У четырехлетней девочки шансов выжить было меньше… но я просто не могла об этом сказать.

– Или пьешь, или я тебя вместе с Луняшей в котел засуну, сварю и съем! – прорычала я.

Но мальчик медлил и тогда я добавила:

– Луняшу съем первую!

Не знаю, подействовало бы это или нет, но тут вмешался архимаг. Он подошел к пацаненку, присел перед ним, сравнявшись в росте, и сказал как взрослому:

– Луняша и твой братик маленькие, яд в них распространился сильнее, поэтому после исцеления им понадобится помощь. Ты матери помочь сможешь, а Луняша?

Мальчик судорожно вздохнул, прогоняя детские слезы, для которых считал себя слишком взрослым, видимо, и сказал:

– Хорошо.

– Пей быстро, чем быстрее – тем меньше воды понадобится, – солгал ему маг.

Надо будет запомнить на будущее, что когда у него вот такое выражение лица – охранябушка врет, причем врет нагло и уверенно. Но я лишь на миг обернулась – мне для дела нужно было, чтобы сын Саврана пил, он и принялся. И каково же было мое удивление, когда хватило всего половины кружки.

– Стой, – тихо сказала, вглядываясь в ребенка.

Скверну смыло абсолютно мизерным количеством воды, что странно. Сколько ж яду он проглотил – глоток, два?

– Молоко ты не выпил, да? – осторожно спросила у мальчика.

Ребенок опустил взгляд на мгновение, затем кивнул головой на стоящего рядом мага и выдохнул:

– Нет. Ему оставил. Чтобы не хворал.

Вот так вот!

Искоса взглянув на охраняба, подумала, что так стыдно ему, наверное, еще никогда не было. Просто вот врешь и врешь в лицо ребенку, а он, оказывается, тебя помнит еще рабом и вообще тогда спасти хотел.

– Гхм, – прочистил горло архимаг.

– А ведь явно говорили тебе в детстве – врать плохо, – наставительно поиздевалась я.

Маг метнул на меня злой взгляд и пошел за Луняшей. Девочка все это время сидела на стуле, сжавшись и, кажется, даже не шевелясь – только испуганные глазенки моргали. Луня не сопротивлялась, когда мужчина подхватил ее на руки, и когда поднес к ведру, но едва наполнил кружку и подал ей, девочка замотала головой отрицательно, отступила на шаг и ротик ладошками прикрыла.

– Пей! – сурово по-мужски сказал ей брат. – Пей, мамка без тебя жить не захочет.

Ох, солнышко, ваша мама без никого из вас жить не захочет – с грустью подумала я.

И пользуясь тем, что жена Саврана все еще была на дворе, сняла с головы шапку ведьмовскую и маску зеленую, улыбнулась девочке и спросила:

– Хочешь стать красивой-прекрасивой?

Малышка удивленно моргнула.

– Вот я раньше была страшная-престрашная, а потом выпила воды волшебной и вот! – Я гордо поправила волосы.

– Нечесаная, – убрав ладошки от ротика, заметила малышка.

Замечательная какая малышка… все замечает.

– Так, а расческа сломалась, – соврала я.

Маг многозначительно хмыкнул, намекая, что не один он тут детям нагло врет.

– Так я свою дам! – всполошилась Луняша. – У меня гребень костяной, папка из заморской страны привез! Все-все расчесывает! Тебе поможет!

Теперь стыдно стало мне, да.

– Договорились, – шмыгнула носом, расчувствовавшись, – а теперь пей давай.

На Луняшу ушло две кружки. В итоге воды в ведре оставалось совсем на дне, когда я повернулась к ребенку. И чуть не выругалась.

Потому что поил дите не леший, поила чаща, которая за громадой лешего вполне успешно пряталась и сейчас вливала в ребенка не только эту ключевую воду, но и молоко! И где только надоить успела?!

Причем заметив, что я ее засекла, чаща моментом спряталась за лешего и, теперь не отсвечивала от слова никак – не выдавая себя ни единым листочком.

– Молоко откуда? – прошипела я, едва архимаг вынес Луняшу на двор, а мальчик убежал за ними – малышку мутило, и я точно знала, что будет ее еще и тошнить.

Чаща осторожно выглянула, протянула руку и от нее ко мне мгновенно выросла лиана, коснулась моей щеки и передала зрелище: «Орущая баба, окосевшая коза и убегающая в лес с крынкой молока голозадая чаща».

– Могла бы и прикрыться! – заметила я.

Чаща удивленно на меня уставилась, мол «а что такого, все так ходят».

– Ну я не хожу! – возмутилась я.

Безразлично пожав плечами, моя Заповедная зло-вредина вернулась к попыткам отбить чужого ребенка. Есть такая фраза «могила исправит», так вот – в отношении чащи эта истина не работает!

– Лешенька, просто убери ее отсюда, – попросила я, напяливая маску обратно.

Потому что потом сил на это не будет.

Заповедная попыталась было ерепениться, но леший молча поднял ее на руки, молча понес к двери и так же молча передал на руки пытавшемуся войти архимагу. В следующий миг у мага сильно вытянулось лицо, и я не могла винить его за это – у кого хочешь вытянется, если кто-то залезет к нему в штаны лианой, на предмет проверки осеменительных способностей.

– Можно я ее сожгу? – очень тихо спросил охраняб, к его чести стоически переносящий вторжение в свое интимное пространство.

– Нельзя, она бессмертная, – обрадовала я.

Архимаг развернулся и молча вышел. Леший закрыл дверь.

А я вздохнула и занялась ребенком.

* * *

Из избушки меня выносил леший. Как и всегда – перекинув через плечо. Леший у меня вообще был свойский и никогда особо не церемонился, поэтому у меня и капюшон, и шляпа были на завязочках с самого его появления в моем Заповедном лесу.

Нес меня леший, как и всегда, в лес под какую-нибудь сосну, под сосной я быстрее всего приходила в себя после осушения. А сейчас меня целительство выпило досуха, я даже не имела сил сказать хоть что-то жене Саврана. К счастью, и не пришлось – в доме возмущенно заорал уже совершенно здоровый младенец, и женщина поспешила к ребенку.

Это было последнее, что я видела.

К сожалению, не последнее, что услышала.

– Куда ты ее? Эй, с тобой говорят. Стоять!

И тут леший развернулся, так что меня порывом ветра едва не снесло, и прорычал:

– У-хо-ди! Беда от тебя, беда с тобой, беда за тобой!

И архимаг застыл.

А леший понес меня дальше в лес, отнес до сосны, уложил под нею, снял маску и перчатки, сел, как умеют только лешие, в позе пня замшелого, на меня посмотрел, вздохнул тяжело и мне не сказал ничего.

Я бы вот ему что-нибудь сказала бы с удовольствием, только не могла. Лежала, раскинув руки, и просила сосну поделиться со мной силой, моей-то не осталось. Сосна была старая и вредная, делиться не хотела и вообще послала бы подальше, не сиди рядом со мной леший – ему не перечили. А то сегодня ты ему скажешь «нет», а завтра тебя дровосеки, «случайно в самый центр Заповедного леса забредшие», срубят… Леший у меня такой – случайно-мстительный.

– Зазря ты охраняба моего обидел, – сказала я, едва говорить смогла.

– Зазря ты его в лес привела, – ответила мне лесная нечисть.

– Так если я привела, то мне и обижать, – заявила лешему.

Глазастый пень посмотрел на меня, вздохнул и не стал ничего больше говорить. Ни когда я почти заснула, ни когда подняли меня с земли теплые руки, а не лапы лешеньки, да и понесли в сторону дома.

* * *

«Пришли…» – донес до меня ветер.

«Две ловушки поставили», – добавил шелест листьев.

«Вино принесли, на пне разместили-и-и-и», – добавил подвывая волк.

Я проснулась и села, открыла глаза. Через ткань, заслонившую меня от солнца, пробивались назойливые лучи, лес гудел и шумел – радостный,