– Сестру покорми, – сказала я, указав ему на корзину, которую тоже клюка подхватила. Говорю же – замечательная клюка у меня.

А сама торопливо к ребенку направилась. Жена Саврана поднялась, уступая мне место, и я, сев на краю постели, осторожно приложила ладонь к горячей головке. От чего жар такой? Слишком сильный жар для простуды обычной, слишком сильный для нервного потрясения, что пережил, а в остальном – здоровый малыш был, шести месяцев от роду, крепкий. С чем же организм его сейчас отчаянно боролся, так жестко пытаясь выжечь заразу?!

– Не болел ведь, – смещая руку на грудь затихшего при виде моей жуткой маски ребенка, сказала я.

– Нет, не хворал, – подтвердила жена Саврана, напряженно следящая за каждым движением моим.

Я кивнула, принимая ответ, и спустила руку ниже – на животик. Спустила да и вздрогнула – яд там был. Яд!

– Не своим молоком вчера накормила, да? – уже зная ответ, спросила я.

И ответ зная, и что молоко то не только это дитятко пило – то-то слишком бледным мне старший Савранов сын показался…

– Подойди, наклонись, – приказала я женщине.

Та приблизилась осторожно, поклонилась, я ловко ладонь на ее лбу разместила. Так и есть – жар. Пока не явный, но это только пока.

– И ты молоко то тоже пила, – очень тихо сказала я.

Жена Саврана выпрямилась да и стала белая, как саван. Что ж, от смерти их всех один шаг и отделял.

Женщина пошатнулась, опустилась на пол обессиленно и прошептала бледными губами:

– Свекровь-матушка принесла поутру. Сказала, молоко в священном храме благословенное, от всех хворей и невзгод поможет…

Значит, вот почему нет у Саврана больше ни матери, ни отца-кузнеца… Жаль, хорошие люди были. Очень жаль, да печалиться времени нет, нужно живых спасать.

Я клюку к себе поманила, а едва прискакала та, тихо приказала:

– Лешего позови.

Она кивнула и поскакала приказ выполнять. Не то чтоб я сама лешего позвать не могла, но он супротив спасения человеческого будет, а так хоть немного времени выгадаю, опосля спорить уже сил не останется.

Дети на ускакавшую клюку волшебную смотрели со смесью живого интереса и благоговения, а вот жена Саврана глядела только на меня. В глазах ее дрожали слезы, губы были белыми, как у мертвеца, а спросить она боялась. Понимаю, о таком спрашивать страшно. Говорить страшно тоже, но я сказала:

– Тебя и старших спасу, а Митяя… не знаю.

Опустив голову и едва не взвыв, женщина отчаянно взмолилась:

– Детей, детей спаси сначала!

Укоризненно поглядев на нее, спросила:

– Ну спасу я детей, а кто о них позаботится? Детям мать нужна.

И она сникла. А затем тихо, едва-едва слышно, словно ветер донес издали, прошептала:

– А Савран?

– Коли вернется – в Заповедный лес пущу, из Заповедного леса куда нужно выведу, как оправитесь. Я не всесильна, женщина, – так же тихо ответила ей.

– Уля, – поправила она.

– Я не всесильна, Ульяна, – приняла своеобразное знакомство. – А теперь не мешай мне.

И я закрыла глаза, осторожно вторгаясь в тело ребенка.

Яд был в нем. Окрасил мертвым гнилостно-серым цветом стенки крошечного желудка, пытался прорваться в кровь, но кровь горела жаром спасительным, организм старался сжечь заразу из последних сил. Однако шансов у малыша не было… А у меня? Даже и не ведаю. Один из десяти, в лучшем случае. Коли вчера бы лес свой по периметру не увеличила, сил может быть и хватило бы на исцеление ребенка, но не увеличь я лес, и ребенка этого здесь сейчас бы не было… И все же не отступлю, не смогу я так.

Дверь распахнулась слишком резко – леший так не приходит. Не он и пришел – уверенную поступь мага моего приблудного я различила, даже головы не поворачивая.

И когда он, пройдя в дом, поставил на пол деревянное ведро с ключевой лесной водой, лишь спросила насмешливо:

– Что, рубашек не нашел? Али по ночи в путь снаряжаться страшновато стало?

– А я теперь свободный человек, ведьма, хожу где вздумаю. Рубашки нашел, спасибо.

Даже отвечать не стала. Мои силы сейчас на ребенка шли. Помочь смогу или не сумею, время покажет, но прежде чем за мать его браться и сестру с братом, хотя бы боль снять да жар снизить немного – силы ребенку еще потребуются.

Архимаг постоял рядом, постоял, да и не выдержало сердце любопытное:

– Что с ребенком? Почему леший мне ведро всучил, а сам в лес кинулся?!

Тут уж я удивилась.

Держа ладонь на животике младенца, повернула голову, удивленно на мага поглядела, тот ответил напряженным взглядом синих глаз.

А в следующее мгновение видеть охранябушку я перестала, взглянув на лес глазами Мудрого ворона.

Наставник по мудрости сидел на верхушке самого высокого в лесу дуба, весьма мудро держась вдали от событий опасных, и показывал мне, как в той части, где маги и Славастена ранее на лес посягали – горит он. Лес мой Заповедный! То-то лешенька ведро магу всучил, а сам помчался деревья спасать – как-никак его вотчина да и подопечные тоже его – там подлесок был из одних саженцев, мы их год растили, а Леся в пылу сражения может и повредить.

– Ведьма, в чем дело? – раздался голос мага, и меня тряхнули за плечо.

Мотнула головой, намекая, что слышу отлично, орать на ухо не надобно, и позвала чащу. Заповедная не дремала от слова вообще, и ныне, под отвлекающий маневр своего псевдогорения, азартно кралась под землей, собираясь атаковать находящихся в неведении и абсолютно уверенных в своей безопасности магов. И в безопасности уверенных, и в победе. Да, Славастена всегда была скора на расправу, вот и в наступление пошла сразу и с ходу. Рядом с моей бывшей наставницей, торжествующей и наслаждающейся видом масштабного пожара, возвышался ее любимый сынок Тиромир, красный плащ добавлял ему статности, чуть в отдалении стоял могучий Ингеборг, последнему для статности ничего не требовалось, даже одевался всегда просто, свое положение да силу не подчеркивая. Вот уж с кем бы я никогда не хотела бы связываться, да только лучше уж сделать и жалеть, чем ничего не сделать и потом всю жизнь локти кусать от досады. Ингеборг был опасным противником. Могущественным, сильным, рассудительным, опытным, предусмотрительным и коварным.

Я догадывалась, что пожар – его рук дело. Причем использовал он вовсе не магию. Уж не знаю, как догадался, что с магией в лес Заповедный лучше не соваться, но поджог был организован надежно и просто – двадцать бочек со смолой земляной да спиртом очищенным подожгли и в лес метнули катапультами подогнанными. Еще четыре десятка бочонков взрывоопасных ждали своей очереди…

Не дождутся.

Моя чаща Заповедная была противником не менее опасным, чем Ингеборг. И куда как более коварным.

Бочонки она перехватила в полете, пламя пригасила, оплетя тлеющее дерево лианами влажными да доступ воздуха перекрыв огню, коему без воздуха не разгореться было ну никак, и вот сейчас кралась под землею, собираясь близко познакомиться с теми, кто на лес напасть решился.

И все бы ничего, но едва чаща нанесет удар, магию и силу для рывка она возьмет у меня! И это правильно, силу взять Леся могла либо у меня, ведуньи лесной, либо у леса напрямую. А я вчера лес увеличила, ослабив существенно, и коли чаща моя сейчас у леса силенок позаимствует, для многих старых деревьев эта ночь последней станет. Подобного я допустить не могла.

Но и смерть семьи Саврана допустить не могла тоже.

Придется совмещать… из последних сил. Надеюсь, лешенька меня не прибьет за это вот все.

И распахнув глаза, я, одну руку держа на ребенке, вторую протянула над ведром с ключевой водой, которую маг принес, и торопливо, быстро, вливая свою силу, всю, что еще была, всю, что только могла, начала читать заговор.

«Здравствуй при встрече,

Здравствуй при прощании,

Здравствуй в разлуке,

Здравствуй по возвращению».

И не успела!

Чаща ударила, когда я произносила последнюю фразу. Ударила лихо и радостно, со всем торжеством настигшего врагов праведного мстителя. Она вырвалась из-под земли в виде дракона, из лиан черных сотканного, кровожадно оскалилась оторопевшей магической семейке, раскрыла условную