боевой дух и безопасность своих сотрудников. В мою аффинити-группу, конечно же, входили Диана, Рути Стайн и Тре. Но мы привлекли других: Дэвида, высокого, бородатого, слегка сутуловатого (на вид ему можно было дать самое большее двадцать восемь), доктора философии в области политической философии, занимающего постдок в университете и завершающего небольшую книгу, основанную на его толстой диссертации; Энди, бросившего колледж в девятнадцать лет, мастера карате, основателя партизанской театральной группы – Женского международного террористического заговора из ада (WITCH) – и ветерана дюжины арестов и жестоких столкновений в Техасском университете; и Дэниела, автомеханика на полставки и давнего любовника Энди, блондина с грязными волосами. Свернувшийся клубком по всей длине его спины мешочек с лучшей травкой всегда счастливо лежал в кармане жилета. Дэн и Энди были неразлучны, и со временем все стали известны под одним именем: Дэнди. В начале августа к нашей affinity group присоединился Терри Роббинс из Кливленда. «Давайте надерем кому-нибудь задницу, – крикнул он, – и отправимся в Чикаго». Мы были готовы.

Война, которая к настоящему времени должна была замедлиться, казалось, только еще больше вышла из-под контроля, следуя своей собственной смертоносной логике.

Американцы во Вьетнаме называли сельские районы «страной индейцев», непостижимым и бесчеловечным местом враждебности и варварства, и куда бы они ни пошли, они разбрасывали свиней и кур, сжигали дома, рушили заборы и стены, изгоняли людей из укрытий и убивали их, как в старых индейских войнах. Военное командование выделило целые районы под зоны свободного огня, вражеские опорные пункты, куда жителей, не принадлежащих к ВК, листовка призывала бежать. Тогда все, кто оставался, считались врагами. Самым печально известным был «Пинквилл» для военных, «Сын Мой» для вьетнамцев, «Мой Лай навсегда в истории». Американцы пережили ужасные времена в этом районе, понесли много потерь, их избивали снова и снова. В марте 1968 года миссия по поиску и уничтожению вошла в деревню, забрасывая дома ручными гранатами, сжигая их дотла, а затем группами собирала женщин и детей и убивала их. Пятьсот шестьдесят семь вьетнамцев погибли в тот день в одной деревне. «В деревне не было никаких товарищеских матчей», – сказал офицер в качестве объяснения. «Что такое гражданское лицо?» – спросил другой.

К 1967 году все военные объекты в Северном Вьетнаме были повреждены или уничтожены – посмотрите сами, – и все же сопротивление было высоким, моральный дух вьетнамского народа – непоколебимым. Единственной оставшейся тактикой было сравнять Ханой с землей, разрушить систему дамб или сбросить ядерные бомбы. Как сказал один вьетнамский чиновник американскому журналисту в то время: «Если ваше правительство хотело бы попробовать эту последнюю тактику, что ж, тогда действуйте. И когда вы закончите, тогда мы победим». Никто с американской стороны не понимал такой решимости.

Каждый день после полудня пресса проводила официальные брифинги в Сай Гоне, которые стали известны как «5-часовые безумства», смесь лицемерия, полуправды и откровенной лжи. Поскольку Вьетнам был войной на истощение – не было ни линий фронта, ни решающих районов для завоевания и удержания, – мерилом успеха стало количество убитых, тщательно подсчитываемое армейскими бюрократами в конце каждого дня. Маленькие бесцветные пятнышки на палубе, ткани и плоти. Этого стало слишком много.

«Мы отправим их бомбами в каменный век», – провозгласил нараспев расстроенный американский политик, вторя напористому генералу, стреляющему от бедра, фактически главе Объединенного комитета начальников штабов, каждый из которых описывал американскую политику, о которой редко говорят так прямо. Бум. Бум. Бум. Бедный Вьетнам.

Женский отряд самообороны марширует сквозь Грант-парк в Чикаго. Октябрь 1969 года

Почти в четыре раза большая разрушительная мощь, развязанная США во время всей Второй мировой войны, обрушилась на эту древнюю землю размером с Флориду, змеящуюся по юго-восточному краю Азии. Как мы могли это понять? Как мы могли это воспринять? Самое главное, что мы должны с этим делать? Бомбы прочь.

В бомбах есть определенное красноречие, поэзия и паттерн с безопасного расстояния. Ритм бомбардировщиков B-52, сбрасывающих бомбы над Вьетнамом, обманчивое спокойствие на высоте 40 000 футов, когда двери легко открываются и на зеленый полог внизу высыпаются яйца тысячелетия, безжалостный грохот неизбирательного разрушения и смерти, не прекращающийся на земле. Ничего утонченного или синкопированного. Не самый удачный ритм.

Погибло три миллиона вьетнамцев. Выкопайте Флориду и выбросьте ее в океан. Уничтожьте Чикаго, Лондон или Бонн. Три миллиона – у каждого были мать и отец, особое имя, разум, тело и дух, кто-то, кто хорошо знал его, или заботился о ней, или рассчитывал на нее в чем-то, или был раздражен, или обременен, или раздражался из-за него; каждый знал что-то о радости или печали, красоте или боли. Каждый был вырван из этого мира, немного красной влаги окрасило землю, высыхало, увядало и исчезало. Тела разорваны на части, унесены ветром, размазаны, потеряны навсегда. Их имена стерты.

Каждый из них теперь казался мне личной ответственностью, кровавым и экстравагантным наследием Америки. Мы могли бы попытаться выучить эти имена, если бы у нас хватило смелости, и произносить их каждое утро, просыпаясь, и каждый вечер перед сном. И те, кто наиболее ответствен, те безрассудные, кто все это устроил и кто жил в привилегированном удовольствии, свободный от насилия, нужды или санкций любого рода, должны были, как я чувствовал, провести каждое мгновение оставшейся части своей жизни, повторяя имена тех, кого они убили, имена людей, убитых за это жалкое приключение. Или, предложил Тре, они должны проползти на четвереньках по всему Вьетнаму, ходя от дома к дому со своими извинениями. Генри Киссинджер, Роберт Макнамара, Макджордж и Уильям Банди, Дин Раск, Уильям Уэстморленд. Бомбы долетели.

Некий извращенный американский гений воплотился в его бомбах. Во Вьетнаме, например, были «чистые бомбы», которые высасывали кислород из огромной территории, убивая всех в пределах досягаемости, но оставляя физическую инфраструктуру опрятной, неповрежденной и пригодной для наступающих завоевателей. Чисто. Были «сейсмические бомбы», которые весили 15 000 фунтов и яростно сотрясали землю в течение нескольких минут в радиусе пяти миль, разрушая все вокруг, рукотворное землетрясение. Не чистое, но сейсмическое. Предстояло выучить совершенно новый лексикон: кассетные бомбы, осколочные бомбы, ковровые бомбы, напалмовые бомбы, фосфорные бомбы с их тонкими паучьими пальцами, тянущимися во всех направлениях. А затем последовали безвкусные результаты – леса сгорели и почернели; древние дамбы рухнули, наводнения каскадами разлились по земле, насколько хватает глаз; тело худенького крестьянского мальчика, его торс от колен до плеч покрыт крошечными порезами от бритвы, тысячи маленьких ручейков крови высасывают из него жизнь; одиннадцатилетняя девочка бежит голышом по дороге, к ней прилипает