подняли кулаки в приветствии Черной силы, когда над стадионом зазвучал национальный военный гимн. Олимпийский комитет США лишил их медалей и отправил домой. Когда Томми Смит выступал в Окленде, он выглядел торжествующим, а не опозоренным, и толпа пела ему серенаду песнями свободы. Это был бы поистине славный день, когда «Мы победим» заменило бы «Звездно-полосатое знамя», и я подумал, что, вероятно, это произойдет через год или два, самое большее, через три.

В Атлантик-сити Рути Стайн и небольшая группа других феминисток сожгли бюстгальтеры в знак протеста против конкурса «Мисс Америка». «Женщины – это не мясо», – скандировали они.

Роберта Кеннеди застрелили в Лос-Анджелесе, и я снова и снова смотрел это изображение по телевизору, повторяющийся хаос растягивался на дни и недели. Роберт Кеннеди умирал снова и снова, точно так же, как и его брат.

Когда был убит Кеннеди, Малкольм Икс сказал, что это был случай, когда цыплята возвращаются домой на насест, могущественные США так неистово добиваются своего везде, экспортируя убийства, выжигая землю, а затем вынуждены смотреть в лицо самим себе.

Теперь все казалось срочным, все ускорялось – темп, конечно, но также и ставки, ощущение последствий. За штурвалом были сумасшедшие, несколько отсеков уже были охвачены пламенем, и наше будущее существование висело на волоске. Нам выпало – а мы были всего лишь детьми – спасти мир. «Не доверяй никому старше тридцати», – говорили мы друг другу в знак солидарности и предупреждения, под лозунгом заговора, столь глубокого и масштабного, что никто, кроме него, не мог себе представить его самого отдаленного измерения. Оставайся молодым. Оставайся красивой. Молодежь совершит революцию». Но наш идеализм становился требовательным, и я бросился вперед, мчась к краю, спотыкаясь обо что попало, пытаясь просто не отставать.

Изо дня в день сам воздух светился и переливался, опьянял меня, обжигал мои легкие, потрескивал, взрывался и поднимал меня ввысь. Меня избивали, причиняли боль, арестовывали и сажали в тюрьму. Ничуть не смутившись, я впал в эйфорию, каждый день ощущая счастье быть живым и осознанным в этот самый прекрасный момент. Я был на взводе свободы, и все, что мне было нужно, чтобы восполнить свою привычку, – это еще один заход в действие. Я не мог припомнить мира без войны или дня без сопротивления. Война и идея свободы определили меня, поднимали с постели каждое утро, питали мои надежды и страхи, нарушали мой сон и, к лучшему или к худшему, поглощали меня. Я был уверен, что стану жертвой или героем войны, или и тем, и другим.

Я чувствовал себя висящим на петле в истории, подвешенным в воздухе, одной рукой цепляясь за знакомую почву – наше интимное существование, наше пробуждение в движущемся мире, наше растущее осознание коррупции и зла, вплетенных в ткань наших любимых маленьких гнездышек, – а другая рука тянулась к далекому высокогорью, едва различимому сквозь хлопковые облака. Мы все были на волоске: утопические мечты и дикие видения манили с далекого берега, и все же, как, казалось, знали все, кроме нас, петли вращаются в обе стороны.

«Куда ты пропал, Джо Ди Маджио?» – пропели Саймон и Гарфункел, и вся нация обратила к нему одинокие взоры. У нас не осталось американских героев, даже когда «Аполлон-8» совершил облет Луны. Мы были настроены на революцию прямо здесь, на земле, прямо здесь, в Америке.

Хо Ши Мин, почтенный и легендарный лидер Вьетнама, когда-то закаленный в боях боец джунглей и командир партизанского отряда, а ныне первый президент своей страны, обратился с новогодним приветствием к антивоенному движению. «Я посылаю вам, мои друзья, наилучшие пожелания в Новом 1968 году, – написал он. – Ни один вьетнамец никогда не приезжал, чтобы создавать проблемы в Соединенных Штатах, – продолжил он. – Тем не менее в Южный Вьетнам было направлено полмиллиона военнослужащих, которые ежедневно убивают вьетнамцев, сжигают и разрушают вьетнамские города и деревни. На Северный Вьетнам тысячи американских самолетов сбросили более 800 000 фунтов бомб, уничтожив школы, церкви, больницы, дамбы и густонаселенные районы. Правительство США привело к тому, что сотни тысяч молодых людей из США напрасно погибли или были ранены на полях сражений во Вьетнаме. Каждый год правительство США тратит десятки миллиардов долларов, являющихся плодом пота и труда американского народа, на ведение войны с Вьетнамом. Друзья, – сказал он, – упорно борясь за то, чтобы заставить правительство США прекратить свою агрессию во Вьетнаме, вы защищаете справедливость и в то же время оказываете нам поддержку. Мы победим, – заключил Хо, – и вы тоже. Спасибо вам за вашу поддержку вьетнамского народа».

Мне понравилось это новогоднее письмо.

С его сморщенным лицом и худым, как тростинка, телом, смеющимися глазами и жидкими бакенбардами он был дядей Хо во Вьетнаме и стал для меня как приемный дедушка – я думал о нем как о святом, но очень жестком человеке. Хо сказал в газете Saturday Evening Post в 1962 году: «Я думаю, американцы сильно недооценивают решимость вьетнамского народа», – и в своей скромной, сдержанной манере подвел итог всему происходящему. Хо Ши Мин был воином и мудрецом, борцом и поэтом – любящим активистом, человеческим лицом сопротивления. Я знал несколько его тюремных стихотворений наизусть.

Ни высоко, ни очень далеко,

Не император и не король,

Ты всего лишь маленькая веха,

Которая стоит на краю шоссе.

Проходящим мимо людям

Вы указываете правильное направление

И не даете им заблудиться.

Вы говорите им о расстоянии,

             которое им еще предстоит преодолеть.

Ваши услуги не малы,

И люди всегда будут помнить вас.

Важной вехой для меня стал сам Вьетнам. Я переписал это стихотворение и много лет носил его в переднем кармане.

К 1968 году я преподавал в Детском сообществе в течение трех лет, участвовал в обучении первого поколения начинающих учителей, помог организовать общественный союз в бедном районе, а также пикетировал, маршировал, мобилизовывался, стучался в тысячи дверей, пропагандируя идею свободы и возможность мира. Меня арестовывали дюжину раз, и я знал, как драться на улицах с поднятой головой, подпрыгивая и извиваясь. Мелкое хулиганство, сопротивление аресту, простое нападение, действия толпы – обвинения стали предсказуемыми вместе с последствиями: отсидка, снятие обвинений, штраф в размере 200 долларов, что угодно. Пару раз умные и преданные своему делу юристы пытались заставить судью рассматривать войну как контекст, оправдывающий ненасильственный прямой акт гражданского неповиновения. Реакция всегда была одной и той же: это дело не касается правительства, президента, внешней политики, чего бы то ни