все понимают, о какой. Меня нужно убить, и это должен сделать другой пользователь. Ваш Оракул, насколько я понимаю, не может ошибаться, следовательно, убив меня, вы отправите меня в объективную реальность. Не торопитесь делать это с остальными. Я найду способ вытащить вас всех, оказавшись снаружи. Я журналист, и подниму такой шум, что у Дарио не будет выбора, кроме как выпустить всех вас!

— Я верю, Николас. Мне не приходилось никогда поднимать меч на друга, которым вы успели мне стать. Но я понимаю.

— Только давайте сначала вон до того острова доплывем! — сказал Эдик. — А то вдруг катер прямо под нами исчезнет, и мы все окажемся в воде!

Очередной райский остров маячил на горизонте. Скорее всего, его хозяин не будет рад нас всех видеть. У Энн уже не было волшебного плаща и посоха, Эскапада осталась далеко позади. Мы высадились на остров, но не обнаружили ни одной живой души, хотя остров был достаточно большим, и если его владелец захотел бы от нас спрятаться, скорее всего, ему бы это удалось. Высоко в небе снова кружилась одинокая птица, которую я замечал уже не раз. Может, стоит взлететь в небо и рассмотреть ее поближе? Разузнать, чья фантазия направила следить за нами этого пернатого шпиона? Может, это сам Эдвард Дарио наблюдает за нашими похождениями ее зоркими глазами?

Нет, не будем отвлекаться. Все это уже не имеет значения. Мне пора домой. Джонатан обнажил меч.

— Ты точно уверен, Николас?

Признаться, мне было не по себе. Конечно, этот мир — всего лишь фантазия, и все это происходит только у меня в голове. Но что я почувствую, когда Джонатан убьет меня? Наверное, это будет больно, хоть и недолго? Я зажмурился.

— Да, уверен.

Удар! Тишина. Что произошло? Очевидно, я еще жив.

— Из чего сделаны твои часы?

Это голос Джонатана. Значит, я все еще в нейронете. Я осторожно открыл глаза. Не знаю, как это произошло, но в момент удара я каким-то образом поднял вверх руку и остановил меч… циферблатом моих часов. Теперь защитное стекло циферблата, в который пришелся удар, украшала трещина. Часы показывали «21:13». Солнце было высоко над горизонтом, так что это время точно не соответствовало действительности, но меня обрадовал сам факт, что часы снова работают. Даже после того, как выдержали такой мощный удар.

— Прошу прощения, — проговорил я и спрятал руки за спину. — Еще раз!

Я снова зажмурился. Удар! Резкая боль, которая тут же исчезла, сменившись ощущением головокружения и невесомости. Было темно, но где-то вдали мое зрение различало маленькую искорку света, которая росла в размерах, словно я с большой скоростью приближался к ней. Вскоре свет заполнил всё пространство, в котором я находился, и мои глаза не могли уже это выдержать…

— Он открыл глаза!

— Николас, вы меня слышите? Николас?

Белый потолок, яркий свет лампы бьет меня в глаза, два человека в белых халатах склонились надо мной. Я снова ощущаю свое тело. Кажется, я лежу.

— Где я? — я сам еле различил собственный шепот.

— Снова в реальном мире, господин Вильфрид.

Я узнал этот голос. Он принадлежал Эдварду Дарио.

Глава 10. Возвращение.

Комната, в которой я находился, была похожа на операционную. Яркий светильник под потолком бил в глаза ослепительным светом, какие-то приборы показывали, по-видимому, мои жизненные показатели, я лежал на операционном столе, вот только столика с хирургическими инструментами не было рядом.

Пип. Пип. Пип. Да, это мое сердцебиение. Я машинально повернул голову на звук, и это движение вознаградило меня резкой головной болью.

— Вам лучше пока не делать резких движений. Через несколько минут это пройдет, и мы вернемся к вашему интервью. Вы ведь помните про интервью?

Вот он, мой тюремщик, сидит рядом со мной. В белом халате. Предлагает вернуться к интервью. Очень смешно! После того, как держал меня в нейронете… сколько же уже прошло дней? Месяца два? Я совсем потерял счет времени. Как долго меня не было? Неужели в редакции до сих пор не заметили моего отсутствия?

— Надеюсь, что помните, — не дождавшись моего ответа, продолжил Дарио. — У нас есть еще около двадцати минут, чтобы подвести итоги.

Около двадцати минут? Я уже позабыл тот злополучный вечер, когда оказался в нейронете. Как давно это было? Неужели…

— Сколько… Сколько меня не было? — с большим трудом проговорил я, пытаясь говорить громче.

— Вы имеете в виду, сколько вы пробыли в нейронете? По объективному времени вас не было двадцать пять минут. Но когда вы находитесь в субреальности, время тоже течет субъективно. Так что я не удивлюсь, если вам показалось, что вы провели в нейронете несколько часов.

Так. Глубокий вдох. Спокойно. Все эти долгие недели моей жизни заняли всего двадцать пять минут? В комнату вошла женщина в белом халате и с маской на лице. У нее в руках шприц. Что это!?

— Не переживайте, господин Вильфрид, этот укол снимет все неприятные ощущения и приведет вас в себя. Потом я отвечу на все ваши вопросы в моем кабинете. А пока, вашего позволения, я вас оставлю.

Я не почувствовал боли от укола. Все снова перевернулось с ног на голову. Я был уверен, что Эдвард Дарио держит людей в плену уже несколько лет, что мой путь наружу занял долгие недели. Я был уже готов к тому, что на выходе меня встретит вооруженная охрана и попытается силой вернуть обратно, и обдумывал все варианты того, как передать весточку в издательство, если у меня не получится сбежать из здания. И вдруг — двадцать пять минут. Двадцать пять минут я находился в управляемом моей фантазией сне, а Эдвард Дарио просто сидел рядом и ждал моего пробуждения. Выходит, никто не держал меня взаперти? Никаких тысяч пленников, годами запертых в секретной лаборатории? Никаких запрещенных экспериментов над людьми? Единственное, что я субъективно прожил почти два месяца в мире, наполненном чужими фантазиями, сбежал из логова маньяка, увидел идеальный город, пережил нападение дракона, пару раз погиб, стал шаманом племени гоблинов и в конце был убит своим новым другом. И всё это заняло двадцать пять минут!

Головную боль как рукой сняло. Что бы мне ни вкололи, это действительно сработало безотказно. Я встал. На мне — все та же одежда, и совсем не похоже, что я ее не снимал почти два месяца. Еще одна деталь — календарь на стене операционной. Дата не изменилась. Никаких долгих дней в плену не было. Теперь я в полной мере ощутил на себе, что такое субреальность!

— Вас проводить, господин Вильфрид? — вежливо поинтересовалась девушка в белом халате.

— Да. Пожалуй, да!

Она вышла в коридор, и я последовал за ней. Коридор был длинным, и по обе стороны были закрытые двери с разными номерами. Я оглянулся, чтобы посмотреть номер на двери, из которой мы вышли. «179». По левую сторону от меня — нечетные номера, по правую — четные. Впереди, почти в самом конце коридора, я увидел лишь одну дверь, которая была открыта. Моя проводница прошла мимо нее, а я задержался, чтобы заглянуть внутрь.

Эта «операционная» ничем не отличалась от моей. Такой же светильник на потолке, такие же приборы рядом с кушеткой, расположенной в центре комнаты. На кушетке сидел человек. Худощавый мужчина лет тридцати, с глубоко посаженными глазами и слегка крючковатым носом. Наши взгляды встретились, и я почувствовал неприятный холодок, пробежавший по спине. Я узнал этого человека, и, судя по нескрываемой ненависти во взгляде, он тоже узнал меня.

Это был Даниэль Аллен.

С неприятным чувством я вошел в лифт вслед за девушкой, и мы двинулись вниз. Правило «самый простой выход — это смерть», по-видимому, действовало для всех. Отрубив голову Даниэлю, я выкинул его в реальный