лечит! Но как только я верила, что все закончилось, она возвращалась, вспышками, волнами. Я каждый раз хотела подготовиться — и каждый раз была не готова. Я начинала метаться в панике и глушила боль единственным стопроцентно надежным способом. Вот в чем я вижу сходство. Вы еще не дошли до такого состояния — но вы ведь уже выбираете такое обезболивающее. А это не выход… Никогда не выход. Знаю, что я вас раздражаю, да и, может, не зря. Но мне бы не хотелось, чтобы вы проходили через то же, что и я.

Ей больше нечего было сказать, она и последние слова еле вытянула из себя. Павел вышел из кухни, а это ее даже не обидело. Лана чувствовала себя опустошенной, но так бывало всегда, когда она вспоминала сына. Вроде и сказала не так уж много — а за парой фраз таилась бездна.

В эту бездну и заглядывать-то не хотелось, а Лана боялась, что однажды упадет… Вместе с застарелым страхом вернулось желание протянуть руку к бутылке на столе, наполнить стакан, не спрашивая разрешения у хозяина квартиры, выпить… Ну что ей будет с одного стакана? Один стакан — это не срыв, это просто… просто возможность не быть пустой.

Но Лана без труда подавила это желание. Легкая победа над собой чуть прибавила ей уверенности: значит, до падения в бездну ей еще далеко.

Она решила, что Павел устроил очередную демонстрацию, и собиралась уйти, когда он вернулся на кухню. Он положил на стол шелковый платок, на котором лежали аккуратно обработанные, безупречные цветки каштана из опала и белого золота.

— Я работаю из дома, — пояснил он. — Вот почему Лаврентьев так спокойно ко всему относится. Он знает, что я не позволю себе сорвать проект, что бы я ни делал и ни чувствовал. Просто мне в таком виде лучше не показываться в мастерской, а работать я могу. Вы зря волновались.

Лана лишь печально улыбнулась:

— Нет, я волновалась не зря. Не скажу, что мне плевать на проект, но я не ради него сюда пришла. По проекту у меня вопросов как раз не было — если спокоен Лаврентьев, спокойна и я. Просто… Вы ведь помогли мне, когда мне было плохо, вы один поняли, что надо делать. Не важно, что вы там изображаете перед другими, вы умеете тонко чувствовать. А это и преимущество, и беда, потому что таким людям жить больнее. Мне не хотелось, чтобы вы проходили через это в одиночестве. Может, от моего визита и не было толку, но я хотела показать вам, что… мне не все равно. Мне бы не хотелось, чтобы вам было плохо.

Она осторожно коснулась его руки, все еще лежащей на столе, позволила этому прикосновению длиться на пару секунд дольше, чем длилось бы случайное. Павел на сей раз не шарахнулся от нее, но и умиляться не стал. Он остался спокоен и неподвижен.

А Лане больше ничего не хотелось, она слишком устала. Она направилась прочь из кухни и покинула его квартиру, не прощаясь. Хорошо, что в этот день на улице лил теплый весенний дождь. Под дождем слезы не видно.

Она не сомневалась, что ничего толкового не добилась и просто выставила себя дурой. В очередной раз уже. Ну да и ладно… Она чувствовала: если бы она все-таки не решилась прийти, ей было бы еще хуже, а так ее совесть осталась чиста.

Ну а на следующий день Павел снова скользил по этажу мастеров беззвучной тенью, делая вид, что ничего особенного не произошло.

Возможно, так и было.

* * *

Ирина терпеть не могла такие методы. Она признавала их эффективность — но признавала и огромные риски, связанные с ними. Поэтому она уже годами так не действовала, а теперь вот пришлось.

Встреча прошла в какой-то тесной и душной забегаловке на окраине города. В такие места она тоже не заглядывала годами, да и не собиралась. Но для некоторых разговоров душные забегаловки подходили куда лучше, чем дорогие рестораны и уж тем более ее офис. Здесь шансы нарваться на знакомых были равны нулю, здесь не было камер… Да, это стало перестраховкой, но в таких делах нельзя быть слишком осторожной.

Собеседники слушали ее внимательно, и Ирина не сомневалась: они все понимали как надо. На нее смотрели глаза людей, которые уже делали… всякое. Да всё они делали, их невозможно было смутить или шокировать. Пожалуй, по сравнению с их обычными заказами ее пожелания выглядели чуть ли не утренником в детском саду.

Встреча прошла хорошо, впервые за много дней настроение у Ирины было приподнятое. Проблемы слишком давно висели у нее над головой грозовой тучей, а теперь эта туча не то что исчезла, просто сдвинулась к горизонту.

Правда, ненадолго. Когда Ирина дошла до своей машины и обнаружила, что ее там уже ожидают, настроение мгновенно покатилось вниз.

Юрий Охримовский стоял у белой «Ауди», принадлежащей его начальнице, спокойно, расслабленно, будто оказался тут случайно и просто решил отдохнуть. Он был хорошим артистом, у него даже такое получалось естественно. Но Ирина не позволила себе обмануться, она прекрасно понимала, что он за ней следил.

— Как много ты видел? — холодно поинтересовалась она. Сейчас было не до вежливости.

Нельзя сказать, что Охримовский вмиг стал ее врагом. Но Ирина прекрасно понимала, что ее положение в компании давно уже сделалось зыбким и сложным. Понимала она и то, кто станет первым кандидатом ей на замену.

— Достаточно. Потрудись объяснить, что здесь происходит, иначе вопросы я буду задавать не тебе.

Не хотелось ей это объяснять — особенно при том, что Охримовский вполне мог держать в кармане включенный диктофон, с него станется! Но и отмолчаться она не могла. Если бы он полез разбираться, что к чему, он мог все испортить.

— Вчера Арден перевез свою коллекцию в «Русскую легенду» для примерок, — пояснила она. — У них там уже все на последней стадии. Насколько мне известно, проект идет по плану, они все успевают.

— Так и есть, — кивнул Охримовский. — Мне, как видишь, тоже кое-что известно. Ну и что? Как этому помогут какие-то уголовники?

— Они не помогут, у них задача другая. Так уж случится, что этой ночью в «Русской легенде» вспыхнет пожар. Не сильный, компанию не разорит. Но по роковому стечению обстоятельств он начнется именно там, где хранится коллекция. Не знаю, как украшения, а тряпки точно пострадают.

Ирина не стала продолжать, что за этим последует, Охримовский и сам понимал. Арден мог бы