Шрифт:
Закладка:
— Ну? Что ты там такого страшного раскопал?
— Не я, а для меня, но сути это не меняет. Как много ты знаешь про этого типа?
— Если ты мне сейчас загадочным шепотом сообщишь, что он лежал в психушке, то не надо. Я это и так знаю.
— А ты знаешь, за что он туда попал?
— Какая разница? Я слышала, что сейчас он признан здоровым и дееспособным.
Говорить она могла что угодно, а вот заинтересованный взгляд ее выдавал. Похоже, Егорова только и выяснила, что про клинику для умалишенных. Все остальное оставалось для нее секретом, да оно и понятно, о таком не кричат на каждом углу. Люди, которых нанял Юрий, отметили, что эту информацию кто-то пытался скрыть. Но удалить прошлое невозможно, до него всегда кто-нибудь докопается — при должном желании и правильной мотивации.
— Этот ваш простой мастер — потомственный ювелир, между прочим. А торчит в каком-то подвале. Но это можно понять, ему не на ровном месте амбиции подрезали. Он сын Александра Романова — был такой весьма успешный и обеспеченный тип. Да и в предыдущем поколении там ювелиры были, до самой царской России…
— Ты специально лишнего болтаешь? Чтобы заинтриговать меня и заставить молить о продолжении? Зря.
Что ж, управлять ею оказалось не так просто, как хотелось бы… Пришлось переходить к фактам.
— Ему было где-то двенадцать лет, когда Романов-старший умер. Но свою вдову и сына покойный папаша оставил с неплохим наследством, так что вдова недолго ходила в печали. Она снова вышла замуж, а через четыре года твой друг Паша убил собственного отчима, за что и загремел в психушку.
Вот теперь она отреагировала так, как он ожидал: замерла, испуганная, чуть не уронила бокал. Да и понятно, почему — она только что выяснила, что спала с убийцей! Хотя могла бы не ложиться с ним, уже зная о том, что он псих. Однако женщин порой привлекают очень странные черты.
— Почему он это сделал? — спросила Егорова, наконец взяв себя в руки.
— Тогда и стали разбираться. Выяснилось, что семейка только на первый взгляд казалась мирной и чуть ли не образцовой. Бил этот отчим твоего дружка нещадно. А еще поговаривают, что не только бил. Там когда распутывать начали, очень любопытные факты в биографии этого типа повылезали. И кто его знает, что происходило за закрытыми дверями? Даже его мать на суде заявила, что ничего толком не знала, только догадывалась. А он, Павел этот, и не давал никаких показаний… Ему не до того было: ему как раз тогда отчим глаз вышиб, он в больнице лежал. Может, за то, что вышиб, он и убил. Может, еще за что.
Последнюю фразу Юрий произнес многозначительно, чтобы его собеседница точно поняла, о чем речь. Однако Егорова, казалось, перестала его слушать, она задумчиво крутила на столе бокал с вином, хотя сама больше не сделала ни глотка.
— Если его послали не в спецшколу, а в больницу, значит, доказали, что его довели до преступления, — указала она. — Он был признан недееспособным.
— Да. Насколько я понял, Лаврентьев был другом его отца, но не родственником ему. Вроде как он кому-то приплатил, чтобы вытащить пацана из психушки и взять под опеку.
— Вот с этого момента мне как раз рассказывали… кое-что. Павел снова признан дееспособным.
— Может быть, — пожал плечами Юрий. То, что Егорова определенно не видела главного, раздражало все сильнее. — А какая разница? Сути это не отменит.
— Какой еще сути?
— Он убийца, Света, и психика у него подорвана на всю жизнь. Нельзя пережить такое ребенком и остаться нормальным! Что бы там ни болтали врачи. Это еще в лучшем случае!
— Тут прямо заинтриговал. Что же для тебя тогда худший случай?
— Ты сама не понимаешь?
— Уже очевидно, что нет.
— Этот твой приятель может оказаться не только психом, но и опущенным, — хмыкнул Юрий. — По-моему, это предельно ясно. Его отчима и раньше подозревали в подобном, а тут он получил пацана в безраздельное пользование. Ну каковы шансы, что он этим не воспользовался?
Это должно было ее впечатлить. Правильные вещи можно говорить лишь до определенного предела, весть о том, что ты делишь постель с таким существом, ужаснула бы любого нормального человека. По крайней мере, Юрия бы это впечатлило. А Егорова только пялилась на него, не моргая, и выносить этот взгляд становилось все сложнее.
— Да что с тобой не так? — пораженно спросила она.
— В смысле?
— Ты знаешь, что с ним это случилось? Ты в этом абсолютно уверен?
— Нет, не то чтобы знаю… Но ведь шансы есть!
— Тебе нельзя говорить о шансах, ты понимаешь, что с этого начинаются сплетни? Ты ляпнул где-нибудь в соцсетях — остальные подхватили. А этого могло и не быть, это твой домысел!
— Все равно, это может быть правдой, — настаивал Юрий.
И тут Егорова его добила:
— Ну и что? Если это действительно с ним сделали, разве он виноват? Он был, по большому счету, ребенком! Ты хотя бы отдаленно представляешь, что ему пришлось пережить?
Она не притворялась, она действительно жалела этого типа — убийцу, психа, да еще и непонятной ориентации! Юрий видел слезы, блестящие у нее на глазах, чувствовал ее гнев. Похоже, он поторопился, признав ее умной — и равной себе.
— Он не был ребенком, ему было шестнадцать, — напомнил он. — Это возраст согласия, если что! Да что там, ему почти семнадцать исполнилось… Не спорю, вряд ли он хотел лишиться глаза. Но кое-что другое ему могло за четыре года даже понравиться.
— Да ты больной просто! — Егорова заметно повысила голос, и на них уже оборачивались.
— Я больной? А почему он тогда никому ничего не говорил столько лет? Зачем терпел это? А может, не терпел?
— Достаточно, я не обязана это выслушивать.
Она и правда не собиралась продолжать разговор. Егорова резко поднялась из-за стола и разгневанной яркой птицей упорхнула прочь. Что ж, значит, пришла пора запасного плана.
Юрий торопливо достал из кошелька пару купюр, достаточную, чтобы покрыть счет, и поспешил к выходу. Перед этим он кивнул компании, сидевшей за столиком у окна. Оттуда тут же отделились двое с фотоаппаратами и еще один человек, запускавший видео на смартфоне.
Егорову Юрий застал у выхода из ресторана — она, похоже, только-только вызвала такси и теперь дожидалась машину. Там он и перехватил ее за руку.
— Света, прости меня, ляпнул, не подумав!
— Не нужно, —
