— Но вы могли просто оставить свою работу, — говорит прокурор. Однако Каитаро пропускает эту реплику мимо ушей.

— Когда мы вновь встретились, Рина почувствовала мою нерешительность. Мы вообще очень тонко чувствовали друг друга. Она понимала, что меня гложут сомнения, но, вероятно, списала их на смущение. Или на порядочность — качество, которое она так ценила. Я знал, что наши отношения, и без того хрупкие, не выдержат правды. И шанса начать все сначала, даже если я уйду из агентства, не будет. Я стал бы ей ненавистен. Все, что до того момента связывало нас, перестало бы иметь значение. — Накамура на секунду умолкает. — Но и оставить ее на растерзание Хару и Сато я тоже не мог.

Куросава молчит. Затем делает короткий взмах в сторону панели из тонированного стекла. Через несколько секунд в комнату заходит молодой человек, в руках у него пластиковый стаканчик с водой. Он опускает его на стол перед Каитаро. Тот кривит губы в улыбке, однако не притрагивается к воде.

— Мне никогда не приходилось играть с Риной, — произносит он негромко. — Ни одна из тех ролей, которые я, как профессионал, опробовал на других женщинах, не заставила бы Рину обратить на меня внимание. Она мгновенно уловила бы фальшь. Рина видела меня насквозь. Она вообще гораздо внимательнее приглядывалась к людям, чем они к ней. Как и я.

— Но все же вы рассказали ей о себе?

— Я просто был собой.

— То есть вы рассказали ей о своем детстве? Откуда вы родом? Где выросли? — настаивал прокурор. — Зачем выкладывать столько личной информации, а после оставлять «объект», с которым работал?

— Я не оставлял ее! — быстро откликается Каитаро.

— Нет, — с нажимом произносит Куросава, — оставили.

— Рина знала меня, — глядя прямо в глаза допрашивающему его человеку, говорит Каитаро. — Нет, не о моей работе… Она знала меня настоящего, и ее не пугало то, что она видела. — Он откидывается на спинку стула, его взгляд устремляется куда-то в пространство поверх головы прокурора. Впервые за время допроса лицо Накамуры светлеет, когда он вспоминает о былых надеждах. — Рина была моим домом, женщиной, которая не только понимала меня, но которой я нравился. Мы с ней были похожи.

— Она не хотела развестись?

— Нет, — свет на лице Каитаро гаснет, — поначалу не хотела.

— Так часто случается с вашими клиентами?

— Большинство людей эгоистичны. Они не против романтических увлечений на стороне, особенно если их привычная жизнь скучна и не приносит ничего, кроме разочарования. Некоторые так отчаянно нуждаются в любви и внимании, что недолго думая с головой бросаются в любовную авантюру. Даже тот, кто считает себя порядочным человеком, может оказаться циничным и даже жестоким, когда на карту поставлено его благополучие. Но Рина была другой. Она серьезно относилась к своему долгу перед семьей, пытаясь соблюсти интересы всех ее членов: мужа, дочери и отца. Для нее счастье близких стояло на первом месте, и она не готова была с легкостью отказаться от своих принципов. Рина была невероятно добрым человеком, но та жизнь, которую она вела, становилась просто удушающей. Ей как воздух требовалось пространство для самой себя. И наши отношения давали ей это пространство. Мы никогда не делали ничего, чего бы она не хотела делать.

— И что случилось после развода?

— Рина переехала в Мэгуро, в дом отца, а еще через некоторое время — ко мне. Мы стали жить вместе. — Каитаро смотрит в камеру, и на несколько секунд его лицо вновь озаряется радостью.

— Вы продолжали работать в агентстве?

— Нет. Я ушел оттуда. Мы основали собственное дело — небольшое фотоателье. Рина снова общалась со своими знакомыми, издателями и фотографами, и вскоре у нее должна была состояться выставка. Она как раз работала над целой серией снимков для нового проекта. Того, который мы начали вместе тем летом. Но сперва нам нужно было устроить «семейное гнездо».

Каитаро делает паузу, прокурор вопросительно смотрит на него.

— Сумико жила у дедушки, — поясняет он. — Это было одним из условий Ёси: девочка останется у него до тех пор, пока Рина не сумеет обеспечить стабильную жизнь и дом для его внучки. Сумико знала меня как друга матери, но мы встречались нечасто. Рина говорила, что отец испытывает нас — ее и меня. Но мы хотели, чтобы Сумико была с нами, и поэтому выполняли все его требования.

— Вам раньше приходилось иметь дело с детьми?

— Нет.

— Но вы хотели, чтобы дочь Рины жила с вами?

— Мне нравилась Сумико. Она была не по годам сообразительная и всегда умела настоять на своем. Я ценю эти качества.

— Как умерла Рина?

Улыбка исчезает с лица Каитаро. На некоторое время он замолкает.

— Вы знаете, что такое найти человека, который по-настоящему становится твоей второй половиной, который дополняет тебя во всем? Что бы вы ни делали, какие бы решения ни принимали — этот человек всегда разделяет ваш выбор и идет рядом. Вот кем была для меня Рина.

— Как она умерла, Каитаро?

— Веревка, — говорит он. — Она лежала у нас на тумбочке. Обыкновенная кухонная веревка.

Изображение на экране утратило резкость, когда я остановила кассету. Пальцы сами сжались в кулак, так что на ладонях остался след от ногтей. Прокурор Куросава застыл с карандашом в руке, занесенным над блокнотом, хотя я не помнила, в какой момент он начал делать пометки. В уголке страницы мне удалось рассмотреть набросок — перевязанная бечевкой коробка. Я закрыла глаза. Но и под плотно сомкнутыми веками я все так же отчетливо видела Каитаро. И слышала его голос. Мне захотелось оказаться в той комнате, где они сидели, приложить палец к его губам и не дать больше произнести ни слова. Мне хотелось остановить время.

Иногда случается, что убийства оказываются записанными на видео: например, попав в поле зрения камеры наружного наблюдения или камер безопасности в магазине. Вы оказываетесь свидетелем последних минут жизни человека. Когда смотришь такое видео, хочется крикнуть тому, кто на экране, предупредить, чтобы он не шел тем путем, по которому уже начал движение. Остановив кассету с записью допроса, я подумала: если бы можно было не дать ему договорить или самой не слушать того, что он собирается рассказать, если бы можно было этим остановить ход событий и не позволить совершиться непоправимому… Когда я вновь запустила пленку, Каитаро все так же неподвижно сидел в тишине, глядя прямо в камеру.

— Я любил ее, — сказал он. — И все еще люблю.

ЖЕМЧУГ