Пролистывая пухлые тома в полумраке нашего с дедушкой кабинета, я отчетливо понимала — меня не волнует судьба самого Каитаро Накамуры, но я хочу разобраться, что он сделал со мной и моими близкими.

Наверху у себя в спальне я разложила видеокассеты на полу возле маленького телевизора в деревянном коричневом корпусе. Он был куплен еще при жизни мамы. Хотя бы телевизор не изменился за эти годы, пусть теперь я и редко смотрела его. Помню, в детстве, вернувшись из школы, я садилась перед экраном, а вечером, когда дедушка приходил с работы, он бежал ко мне в комнату и первым делом прикладывал ладонь к задней панели телевизора — если она была теплой, это означало, что я смотрела мыльные оперы вместо того, чтобы готовить уроки. Я быстро сообразила, сколько нужно времени, чтобы прибор остыл, и выключала телевизор за час до прихода дедушки.

Подключая видеомагнитофон к телевизору, я вдруг заметила, что вся моя комната отражается в его темном экране. Кровать, аккуратно застеленная серым покрывалом с крупными белымн цветами, мой костюм, который я забрала из химчистки, висит на дверце шкафа; тетради, книги, журналы навалены высокими стопками на подоконнике рядом с Тарой — потрепанным белым тигром. Около окна стоят комод и туалетный столик, за которым я каждое утро наношу макияж и расчесываю волосы, — привычные предметы на своих обычных местах. Но только сегодня в серебристой поверхности зеркала я видела девочку, наряжающуюся на школьный вечер, а затем — девушку-старшеклассницу, собирающуюся на летний концерт, и студентку, делающую прическу для университетской вечеринки. В ящиках туалетного столика скапливалась всякая всячина — предметы, напоминающие о прошедших годах, словно илистые отложения на дне реки. Я села к столику, выдвинула верхний ящик и стала перебирать его содержимое. Старая помада, пузырьки с высохшим лаком для ногтей, свидетельство об участии в соревнованиях по стрельбе из лука, выданное в средней школе, и, наконец, фотография бейсбольной команды.

Я сижу рядом с Кимико, которую ненавидела целый год — весь пятый класс. Даже сейчас от одного взгляда на нее всплыло это забытое детское чувство.

В следующем ящике оказалась фотография моих родителей: одетые по моде двадцатых годов прошлого века, они стоят на ступеньках лестницы. На голове у мамы повязана расшитая бисером лента. Все альбомы с фотографиями мамы находились внизу, в кабинете, и среди них почти совсем не было совместных фото с отцом, поэтому я удивилась, обнаружив этот снимок у себя в ящике туалетного столика. Пара в необычных нарядах выглядит эффектно, но лица у обоих непроницаемы. Как ни всматривалась я в снимок, угадать, о чем думают эти двое, было невозможно.

Я засунула фотографию обратно вглубь ящика и обратилась к стопке записных книжек, придавленных сверху моим стрессболом[42] в виде глобуса, который я привыкла перебрасывать из ладони в ладонь, готовясь к экзаменам. Помню легкие шлепки и теплое прикосновение игрушки, когда я старательно запоминала факт за фактом. Рядом лежала сувенирная копия старинной римской монеты, которую подарил мне дед. Я только-только начала заниматься в дзюку, готовясь для поступления в То-дай, когда дедушка решил в качестве поощрения взять меня с собой в заграничное путешествие. А вот и фотография из той поездки: расплывшись в счастливой улыбке, я стою на ступенях Ассизской базилики[43]. И еще одна: здесь я прислонилась к туристическому автобусу, у меня усталый и растерянный вид подростка, скованного собственной пробуждающейся зрелостью.

В нижнем ящике я обнаружила листок с текстом государственного гимна и флажок — атрибуты школьного парада, а еще стопку поздравительных открыток от мамы на мои дни рождения. Последним в стопке лежал конверт.

Мы стираем из памяти события нашей жизни, не вписывающиеся в истории, которые мы рассказываем сами себе. Тем не менее некоторые воспоминания остаются жить где-то на периферии сознания. Однажды они дотягиваются до вас, превращая момент радости в момент стыда. И с тех пор уже не исчезают из поля зрения, хоть вы и продолжаете смотреть на них лишь уголком глаза. Но эти пришельцы настойчиво шепчут: «Обернись, посмотри, кто ты есть на самом деле».

Внутри конверта лежала фотография. Я вытащила ее за уголок, чувствуя восковую гладкость старой фотобумаги, сам снимок тоже оказался старым, с крупной зернистой печатью.

На фотографии изображены трое. Они находятся на пляже. Судя по освещению, дело происходит в конце августа — то время, когда солнечный свет делается мягким, будто прозрачным, а воздух напоен ласковым теплом уходящего лета. Позади видны накатывающие на берег волны, окаймленные полоской белой пены, а еще дальше — небольшая бухта и скользящие по воде яхты. Одного взгляда на эту троицу достаточно, чтобы понять — это семья.

Женщина одета в легкий джемпер поверх хлопчатого платья, высокий воротник плотно облегает шею. Она смеется, глядя на пару рядом с ней — маленькую девочку в красных шортах и белой футболке, которая болтает в воздухе ногами и показывает язык мужчине, подкидывающему ее вверх на вытянутых руках. Мужчина тоже смеется, глядя на девочку. Снимок сделан против света на фоне клонящегося к закату солнца, так что лицо мужчины трудно рассмотреть, видно лишь, что он улыбается. Но если вы поднесете фотографию поближе к глазам и хорошенько присмотритесь, то заметите, что девочка и мужчина смотрят друг на друга и оба счастливы.

Поднявшись, я сделала пару шагов по комнате и остановилась возле кровати, в которую укладывалась каждую ночь, все одинокие ночи моего детства, когда некому было закутать меня в одеяло. Разжав пальцы, я выпустила снимок. Он мягко спланировал и упал на покрывало.

Вероятно, изначально папка с документами была светло-бежевого цвета, но со временем сделалась грязно-серой, к тому же многие из тех, кому доводилось держать ее в руках, оставили на обложке следы от перепачканных чернилами пальцев. Внутри были подшиты отчеты экспертов, протоколы допросов и свидетельские показания. Данные аккуратно напечатаны на официальных бланках, но попадались и странички, вырванные из блокнота, и листы линованной бумаги, исписанные от руки, иногда явно наспех. Документы по мере чтения словно бы приходили в движение, а описанные в них разрозненные факты складывались в единую картину. Постепенно у меня начало вырисовываться представление о мужчине, которого любила мама. А она должна была его любить, в этом я не сомневалась, потому что мама не покинула бы меня ради чего-то меньшего, чем любовь.

Человек, задержанный полицией, может находиться под арестом до двадцати трех дней без предъявления обвинения и допуска к нему адвоката. И все это время государство решает, следует