Однако, стоя в коридоре полицейского участка в Синагаве, я понимала, что мне никогда не получить доступ к делу, касающемуся меня лично. Для тех из нас, чьи близкие погибли много лет назад, старые дела не открывают ни при каких условиях. Все, что я хотела знать, — кто этот человек, Каитаро Накамура, кем он был для моей мамы, как именно она умерла, — так и останется недосягаемым для меня, и ни мои страдания, с которыми придется жить, никакие судебные апелляции не помогут получить доступ к этой информации.

Я — исключенная сторона. А сегодня я осознала, что меня исключили дважды: в первый раз — закон, который отсекает близких жертвы от событий прошлого, и во второй — мой собственный дед, который просто-напросто попытался вычеркнуть из моей жизни само событие.

Я дрожала всем телом. Адреналин, до сих пор гнавший меня вперед, заставлявший спорить с дежурным офицером и добиваться ответов, иссяк, оставив на коже липкую пленку холодного пота.

Я устала от историй, мне требовались только факты, ясные и неопровержимые… Я хотела подойти к жизни матери так близко; насколько это возможно, и стать свидетелем тех событий, которые привели к ее смерти.

Глядя на мерцающие за окном ночное огни, я знала — в этом городе существует один-единственный человек, у которого все еще есть доступ к делу. Нет, я не могу обратиться ни в прокуратуру, ни в полицию, ни к моему дедушке. Если я действительно хочу знать, чем жила и как умерла моя мама, мне следует связаться с последним человеком, которого я хотела бы видеть, — с той женщиной, которая защищала ее убийцу: Юриэ Кагашимой, адвокатом.

ЗАЩИТА

Утро выдалось необычайно ясным. Бушевавший накануне ветер стих, воздух был прозрачным, как стекло, и насквозь пронизанным яркими солнечными лучами. В деловой части города восход отражался желтовато-красными отблесками в зеркальных стенах небоскребов, над асфальтом плыла теплая белая дымка. Когда солнце поднялось над горизонтом, широкие проспекты и надземные скоростные магистрали ожили, наполнившись гулом движения. Однако офис, который я искала, находился в глубине квартала, где здания так плотно теснятся друг к другу, что между ними остаются лишь узенькие проходы, а над головой у пешеходов тянутся густые линии телефонных проводов. Двигаясь по теневой стороне улицы, я остановилась перед зданием, облицованным светло-серой плиткой, вошла внутрь и поднялась в лифте на третий этаж. Девушка-секретарь провела меня из приемной в комнату для переговоров. В центре стоял круглый стол, в углу — книжный шкаф из светлого дерева, а на окне на узком подоконнике красовалась икебана из стрелиции[40].

— Госпожа Кагашима сейчас подойдет, — сказала девушка, ставя передо мной на стол пластиковую бутылку с лимонным чаем.

Я взяла бутылку в руки. Пластик был теплым на ощупь, это подействовало на меня расслабляюще. Я сделала несколько глотков, желая успокоиться и сосредоточиться на предстоящем разговоре.

Когда Юриэ Кагашима наконец вошла, я поднялась на ноги и улыбнулась. Однако, как ни старалась я заранее отрепетировать нашу встречу, первое впечатление оказалось сильнее, чем я ожидала: в этой женщине было нечто, вызвавшее у меня глухое раздражение. На щеках у нее играли ямочки, в волосах — ни единой нитки седины, блестящие иссиня-черные крашеные пряди уложены в искусную прическу, над которой явно поработал профессионал. Женщина протянула мне руку. Несмотря на узкую ладонь, рукопожатие вышло на удивление крепким.

Вокруг шеи у нее была повязана причудливым узлом леопардовая косынка, а на лацкане пиджака поблескивала крупная золотая брошь в виде птицы-феникса — теперь, когда госпожа Кагашима стала партнером в адвокатской конторе, она получила право одеваться ярче, чем рядовые сотрудники. Под мышкой у нее была зажата черная кожаная папка.

Немногие адвокаты по собственному желанию выбирают работу исключительно в сфере уголовного права. Обычно государство назначает защитников. Но и в этом случае адвокат не тратит много сил и времени на своего клиента. Прокуратура надежно обеспечивает результат — ежегодно девяносто девять и девять десятых процента тех, кто предстает перед судом, получают обвинительный приговор. Если виновный должен быть осужден, то по той же самой логике выходит, что осужденный почти наверняка виновен. Поэтому к адвокатам, защищающим уголовников, относятся с подозрением, мало платят, а зачастую и откровенно презирают. Однако, глядя на стоящую передо мной женщину, трудно было предположить, что ей живется несладко.

Она жестом пригласила меня сесть. Положив черную кожаную папку перед собой на стол, госпожа Кагашима отвинтила крышку на своей бутылке с чаем и подалась вперед, вглядываясь в меня.

— Итак, госпожа Мизугучи, — начала она, используя вымышленное имя, которым я назвалась, — чем могу помочь? Мой секретарь сказала, что вы хотели бы проконсультироваться по поводу развода? — Женщина улыбнулась. — Но вы, похоже, еще очень молоды.

— Я хотела поговорить о моей матери.

— А, понимаю. Вы здесь от ее имени?

— Да, — ответила я.

— Пожалуйста, я слушаю вас.

— Имя моей матери Рина… — Я сделала паузу, прежде чем назвать фамилию — фамилию ее мужа. — Рина Сато. Умерла в тысяча девятьсот девяносто четвертом году.

Юриэ Кагашима пристально смотрела на меня, добродушие медленно сползло с ее лица.

— На суде вы защищали ее убийцу, — продолжила я. — Каитаро Накамуру.

Она опустила глаза и уставилась на свои руки, лежавшие поверх кожаной папки. Обручальное кольцо надежно сидело у нее на пальце, словно вдавленное в плоть.

— Вы ведь понимаете, — произнесла она наконец, — я не могу говорить с вами о моих клиентах. Но вы помните тот случай? — спросила я. — И документы по делу все еще хранятся у вас?

— Я не вправе обсуждать это.

— Но они у вас есть, верно?

— Верно. — Кагашима подняла голову и взглянула мне прямо в лицо.

Нет, пожалуй, несмотря на первое впечатление, эта женщина все же заслуживает моего уважения.

— Скажите, вы все еще представляете интересы Каитаро Накамуры?

Несколько мгновений она молча изучала меня: волосы, гладко зачесанные назад и собранные в хвост на затылке, непослушная прядь над ухом, как обычно, норовит выползти из прически; тени, залегшие под глазами, тоже не укрылись от ее взгляда.

— Нет, я больше не являюсь его представителем, — ответила она.

Я поднесла к губам бутылку с чаем и сделала глоток.

— Недавно закончилась моя стажировка в Верховном суде Вако, — сказала я, глядя ей прямо в глаза. — У меня тоже есть диплом адвоката.

Она кивнула и откинулась на спинку стула, увеличивая дистанцию между нами.

— Я всегда хотела быть адвокатом, — продолжила я, — как мой дедушка.

Ее рука, лежащая на столе, дрогнула и сжалась