ли кормить его досыта, позволять мыться и спать необходимое количество часов. Допросы могут длиться до бесконечности, следователи, сменяя друг друга, будут задавать и задавать вопросы. Также допустимо небольшое насилие — например, пощечина. Если же допрашивающий перейдет к настоящим побоям, это уже считается незаконным.

Из рабочих записок Юриэ Кагашимы я узнала, каково было отношение следователей к задержанному: Каитаро Накамуру считали чудовищем и убийцей. Его молчание расценивали как открытый вызов властям, а отказ подписать признание сочли полнейшим отсутствием раскаяния. Я могла их понять и даже готова была разделить мнение следователей: если Каитаро Накамура действительно убил мою маму, он не заслуживал пощады.

Задача прокурора — «докопаться до истины и раскрыть преступление. Зачастую к этому результату приходят, добиваясь от подозреваемого полного признания вины. Как только такое признание подписано, оно обретает силу юридически доказанного факта — самый надежный способ быстро передать дело в суд и закрыть его. Передо мной лежало несколько версий признания, составленных полицейскими детективами, и одно, окончательное — генеральным прокурором. Каитаро Накамура долго отказывался подписывать документ, но в конце концов все же подписал. В тот вечер, сидя у себя в комнате и читая материалы дела, я не могла представить причину, по которой он сделал это.

Возле меня на полу лежали видеокассеты с записью допросов Накамуры. Прокурор не обязан делиться записями с адвокатом, но раз кассеты все же оказались у Юриэ Кагашимы, он, по-видимому, посчитал их достаточно надежным доказательством вины подозреваемого и передал стороне защиты. Именно поэтому меня особенно заинтересовали три кассеты, отмеченные красным маркером, — что такого важного увидела на них Юриэ?

Когда следствие близилось к завершению, прокурор сам проводил допросы Каитаро. Первый допрос состоялся 12 апреля 1994 года — такая дата стояла на кассете, помеченной красной галочкой.

Вставив кассету в видеомагнитофон, я поднялась, чтобы выключить бра над кроватью. Усевшись обратно перед экраном телевизора, я оказалась в пятне света, а позади меня висела непроглядная тьма.

Сначала на экране появилась черно-белая рябь, затем изображение стабилизировалось и стало четким. Он сидел на стуле и смотрел куда-то вбок, мимо камеры, словно не желая признавать само ее присутствие. Руки сложены под столом на коленях, волосы длинные и давно немытые. Щеки заросли щетиной, но даже через нее я видела большой синяк на подбородке, а на скуле — длинную фиолетовую царапину, довольно глубокую. Похоже, она появилась еще до заключения, потому что края раны затянулись и покрылись коркой. И все же под этой оболочкой усталого, разбитого жизнью человека проступал тот, кем он был раньше: молодой, полный сил мужчина. Тот мужчина, которого знала и любила моя мама.

Первый вопрос прокурора я не расслышала — его заглушил мой собственный удивленный вздох, когда Каитаро внезапно поднял голову и, взглянув прямо в камеру, широко улыбнулся:

— Я люблю мою работу. И хорошо умею делать ее.

— Отвечайте на вопрос, господин Накамура.

— В двух словах на него не ответишь.

— Рина Сато была вашей работой?

Каитаро рассмеялся.

— Она была моей жизнью, — произнес он, обводя взглядом комнату — серые стены, тонированное стекло на одной из них, за которой находятся полицейские, и останавливается взглядом на том, кто сидит перед ним. — Была и всегда ею останется.

— Где и когда вы впервые встретились с ней? Господин Сато сообщил, что вы познакомились с его женой на рынке в Эбису. Это верно?

Накамура подался вперед и наклонился над столом.

— Вам когда-нибудь доводилось иметь дело с людьми вроде меня?

— Нет, вы первый.

Он положил руки на стол и переплел пальцы длинные изящные пальцы. Такая рука могла протягивать ребенку рожок с мороженым из адзуки.

— Ваши вопросы нелепы, — сказал он, окидывая взглядом прокурора: модный костюм и гладко выбритые щеки. — Вы сами нелепы, и все вы здесь просто смешны.

Губы прокурора дрогнули, но он промолчал. В комнате, под ослепительно горящими лампами, должно быть, жарко — я вижу капельки пота, блестящие на висках Каитаро, но он сидит неподвижно и не пытается смахнуть влагу. На миг его взгляд останавливается на кожаной папке, лежащей между ними на столе, на папке красуется значок: белые с золотом лепестки хризантемы обрамляют красный диск солнца. Причуды природы, изображенные на прокурорском значке: осенние заморозки в сочетании с ярким солнечным светом — символ, напоминающий его обладателю о незыблемости принципов и строгом следовании закону. Каитаро может не догадываться о символике значка, однако наверняка понимает, что сидящий перед ним человек — не рядовой следователь.

— Господин Сато предоставил вам информацию о своей жене. Насколько активно он сам участвовал в деле? — Каитаро вскидывает подбородок, его глаза загораются сердитым блеском. — Как, по-вашему, он собирался убить ее?

— Да будьте вы прокляты. — Голос Каитаро звучит ровно, но по лицу расползается бледность, отчего синяки и ссадина становятся заметнее. — Я знаю, что вы все думаете обо мне, вы и ваши лакеи. У вас большая свита, верно?

— Я прокурор. Меня зовут Хидео Куросава.

— И вы тоже не захотите меня слушать.

— Я хочу во всем разобраться.

— Докажите.

Под жарким светом ламп двое мужчин оценивающе смотрят друг на друга. Каитаро бросает быстрый взгляд на лежащие перед ним листы бумаги с напечатанным текстом, скрепленные белой металлической скрепкой, — заготовленное признание. Куросава следует за его взглядом, затем тянет листы к себе, складывает в папку, а папку убирает в портфель — с глаз долой. Теперь на столе остался только блокнот прокурора, открытый на чистой странице. Куросава снова поднимает глаза на Накамуру.

— Итак, с чего все началось? — задает вопрос прокурор.

Каитаро откидывается на спинку стула, слегка распрямляет плечи и ненадолго задумывается. Затем следует прерывистый вздох, и его голос начинает звучать в моей комнате.

— Я шел за Риной до самого рынка. У меня была ее фотография, которую дал ваш приятель Сато, но на ней Рина выглядела такой молодой, совсем, совсем юной… — Накамура прерывается, как будто слова ускользают от него. — Я даже подумал, что снимок давнишний, — Он кидает быстрый взгляд на прокурора — пишет ли тот в своем блокноте? Но Куросава не делает никаких пометок.

— Судя по описанию в досье, я ожидал увидеть женщину постарше и больше похожую на домохозяйку. Сато представил жену как замкнутую, скучную, утомленную жизнью особу. Мой шеф считал, что дело не займет много времени и не доставит хлопот. Откровенно говоря, я тоже такдумал. Когда вы занимаетесь тем, чем занимался я, вы действуете по хорошо отлаженной схеме, которая, как правило, не дает сбоев. Каитаро улыбается, словно предоставляя прокурору шанс перебить его. Однако