Шрифт:
Закладка:
Мерфи вышел из сумрака избы и заявил, что решение заключается в «большем количестве и улучшении искусственного освещения. Если бы электричество было доступно повсюду или если бы даже хорошие керосиновые лампы были введены во всеобщее пользование, разве этот дополнительный свет не внес бы радости в жизнь людей и со временем не повлиял бы на их характер? Таким образом, экономическое предприятие может придать иное направление умам представителей расы».
Это был приблизительный дух ленинской утопической схемы электрификации сельской местности, которая стала модной в 1920 году, по крайней мере, среди некоторых большевиков в Кремле. Ленин, чей ум сверхурочно работал над способами перепрыгнуть через стадии развития, ухватился за электрическую лампу как за средство проникнуть во тьму крестьянства и, следовательно, во тьму разума. Приход света позволил бы крестьянину отложить бутылку в сторону ради книги со всеми вытекающими отсюда последствиями для распространения грамотности и преодоления отсталости, не говоря уже о новых перспективах, которые это открыло бы для большевистской пропаганды. Дух кампании был передан в увещевательном уравнении Ленина: «Коммунизм — это советская власть плюс электрификация всей страны». В то время он думал, что это может произойти через десять лет.
Электрификация оказалась последним утопическим достижением революционного периода. Затем последовали бурные события зимы 1920-21 годов и поворот к реализму в экономической политике. С чисто экономической точки зрения план электрификации теперь считался совершенно непрактичным. Когда начался голод, борьба заключалась в том, чтобы доставить в сельскую местность семена, а не электрические лампочки.
После того, как большевики обманули себя, поверив, что они совершают прыжок над российской отсталостью, обстоятельства привели их в чувство, которые заставили их осознать, что на самом деле их революции грозила опасность быть задушенной российской отсталостью. В конце концов, Россия по-прежнему была в подавляющем большинстве крестьянской страной. «Диктатура пролетариата» была островом в море крестьян — и теперь многие из них были озлобленными крестьянами. Поворотным моментом стал Десятый съезд партии в марте 1921 года, на котором Ленин выступил первым, изложив собравшимся делегатам некоторые неприятные факты о стране, в которой они совершили свою социалистическую революцию:
Взгляните на карту РСФСР. К северу от Вологды, к юго-востоку от Ростова-на-Дону и Саратова, к югу от Оренбурга и Омска, к северу от Томска простираются огромные расстояния, на которых есть место для десятков огромных культурных государств. И на всех этих участках царит патриархальность, самая настоящая дикость. А в крестьянских захолустьях остальной России? Везде, где есть десятки верст проселочных дорог — лучше: десятки верст бездорожья — деревня отделена от железных дорог, то есть от материальных связей с культурой, с капитализмом, с тяжелой промышленностью, с большим городом. Вам не кажется, что и в тех местах преобладают патриархальность, обломовщина, полудикость?
«Обломовщина» — или в однозначно уничижительном русском языке «обломовщина» — это отсылка к Обломову, одноименному главному герою романа Ивана Гончарова 1859 года, который, по словам профессора Рязановского, «проложил себе путь к славе одного из самых незабываемых, а также самых «лишних» героев русской литературы». Вымышленный молодой дворянин стал повсеместным символом инертности и летаргии русского дворянства. Но большевики обнаружили, что избавление от дворянства не избавило Россию от обломовщины. Увы, оказалось, что существовал также особый крестьянский штамм болезни.
Экономист-большевик Преображенский в статье «Правды» от 28 июля 1923 года назвал это «демократической крестьянской обломовщиной? Его источники лежат в отсталости и структуре российского сельского хозяйства, особенно в тех огромных периодах простоя, которые вызваны сезонным бездействием из-за климата. Товарищ Преображенский, познакомьтесь с профессором Моссоловым.
Более того, болезнь распространилась на фабрику, поскольку не было четкой границы между крестьянами и рабочими: каждый русский рабочий был либо сыном, внуком, либо правнуком крепостного крестьянина. У заводской жизни не было времени изменить менталитет тех, кто был изгнан из сельской местности, особенно когда они оставались постоянными посетителями своих родных деревень, в основном во время сбора урожая. Это объясняло дрянные рабочие привычки русского пролетария, отсутствие пунктуальности и общую небрежность со временем. Преображенский считал, что крестьянская обломовщина была в значительной степени преодолена в северных промышленных провинциях, где крестьяне были более «европеизированы» капитализмом. Способ преодолеть это в другом месте, по его мнению, заключался в том, чтобы начать культурную революцию, вести «борьбу против нашего старого национального характера» и создать «новый тип советского человека». На самом деле это примерно история советского эксперимента в течение последующего десятилетия и далее.
В 1921 году не только большевики видели угрозу в господстве крестьянства. Горький расценивал ситуацию как зловещую. Тем летом он сказал приехавшему французскому журналисту:
До сих пор хозяевами были рабочие, но они составляют лишь крошечное меньшинство в нашей стране: их насчитывается самое большее несколько миллионов. Крестьян — легион. В борьбе между двумя классами, которая продолжается с начала революции, крестьяне имеют все шансы выйти победителями.… Городской пролетариат непрерывно сокращался в течение четырех лет... Огромный крестьянский прилив закончится тем, что поглотит все... Крестьянин станет хозяином России, поскольку он олицетворяет цифры, и это будет ужасно для нашего будущего.
Вскоре после произнесения этих слов и вскоре после прибытия АРА Горький покинул Советскую Россию, выбрав жизнь эмигранта в Берлине. Он вернется в Москву до истечения десятилетия, как раз вовремя, чтобы стать свидетелем решения Сталина проблемы «огромного крестьянского прилива». В Берлине в 1922 году он опубликовал печально известную маленькую книжку О русском крестьянине, которая изобилует шокирующими анекдотами, иллюстрирующими дикость русского крестьянина, состояние, которое, как он признался, «всю мою жизнь поражало и мучило меня».
Горький пришел к выводу, что русские по натуре были жестокими людьми; на самом деле «чувство исключительной жестокости» было столь же свойственно русскому характеру, как чувство юмора британцам. Это была не обычная жестокость, а особый бренд, нацеленный на «испытание пределов человеческой выносливости». За столетия он приобрел «дьявольскую утонченность», превосходящую таковую у всех других народов. Чтобы подкрепить эти крайние утверждения, он поднял занавес над ужасной галереей, изображающей «коллективные развлечения в виде человеческих пыток».
В Сибири некоторые крестьяне выкапывают большую яму, в которую опускают пленных красноармейцев головой вперед, затем засыпают яму, оставляя над землей только ноги заключенных по колено — затем по судорогам этих свободных конечностей они определяют, какая жертва продержится дольше всех.
В Тамбове они окружают нескольких коммунистов и с помощью железнодорожных шипов прибивают их левые руки и левые
