Мы долго ей объясняли, что для этого нужен инку­батор, что яйца несвежие, что нужен постоянный источник тепла в виде курицы, что, наконец, она всего- навсего второклассница. Ленка достала какую-то книжку, в которой два пионера высидели цыплят. Но у них были свежие яйца, и они учились в четвертом классе.

— Пусть занимается, — махнула в конце концов жена рукой. — Может быть, ты не наелся? — грустно спросила она

Я тронулся, как весенний лед, и захотел сделать ей что-нибудь приятное. Например, признаться, что золо­тистую чашку, которую она ищет второй день, искать совсем не надо, потому что она мною разбита. Пораз­мыслив, это признание я заменил добровольным похо­дом в булочную.

Кривыми, пьяными буквами Ленка начала вести дневник.

«Второй день. Им в ватке холодно, и я взяла куклино одеяло, потому что кукла все-таки не живая, а яички все-таки живые».

«Пятый день. Это очень большая жестокость, если папа два яйца сварит. Может, он шутит, а может, нет».

«Восьмой день. Они уже шевелятся, если включить музыку».

«Пятнадцатый день. Мама не дает лампу со стола, чтобы погреть цыплят в яйцах, потому что ток. При­шлось положить им горячую котлетку, а уж потом ее съесть».

«Восемнадцатый день. Яички лежали в одном углу, а теперь в другом. Вот какие цыплята, вздумали пока­таться. Когда они вылезут из яичек, то в школу при­дется не ходить».

«Двадцатый день. Завтра цыплята выйдут из яичек. Я сказала учительнице. Ко мне придет вся моя звездочка».

— Что же делать? — спросила меня жена. — Она так верит в этих цыпляток...

— Да, разочаруется в биологии...

— Вообще разочаруется в знаниях!

— Может разочароваться в школьном обучении, — поддакнул я.

— И вообще может разочароваться в науке, — ра­зошлась жена.

— Она может возненавидеть человечество, — со­общил я.

Жена на меня посмотрела.

На следующий день после школы у нас в квартире появилась вся Ленкина звездочка — ровно пять чело­век.

— Цыплятки вылезли? — с надеждой спросила Ленка и подбежала к коробке.

Я равнодушно зевнул. Она сняла крышку, а ребята вытянули шеи, потому что в коробке тонюсенько и ча­сто попискивало, как на маленьком птичьем базаре. Вся звездочка восхищенно онемела — в коробке пи­щали и суетились десять цыплят.

— Папа, — наконец спросила Ленка, — а из каж­дого яйца получается по два цыпленка?

— Вообще-то по одному, — ответил я.

— А у тебя благодаря хорошему уходу получилось по два, — объяснила жена.

— И благодаря несогласованности родителей,— буркнул я.

— Про такой случай надо написать в «Юный нату­ралист», — сообщила Ленка.

Звездочка с ней согласилась.

Мех из шубы

Утро было заурядное.

   — Милый, неделю прошу тебя вынести мусор. Я нервно схватил портфель — служба звала.

   — Опять придешь поздно?

— Подзадержусь, — вздохнул я, придавив ногой мусор в ведре. Вчера он умялся на два сантиметра, се­годня — на один.

— Милый, — поймала меня жена у двери, — я видела страшный сой: из моей шубы вылез мех. Это не к добру, у меня предчувствие.

— Предрассудки, — буркнул я и выскочил из квар­тиры.

Женщинам всегда снится. Ко мне вчера приехал ре­визор. Могло бы в порядке предупреждения присниться что-нибудь страшное — так ничего.

Полдня прошло в заботах, но в столовой сон жены почему-то вспомнился. «Какая ненаучная чепуха,— подумал я. — А все-таки к чему-то приснился?» — до­бавил, уже не думая.

Рабочий день потянулся медленно. Я посматривал на часы, хотя никуда не спешил. Интересно, что поде­лывала жена?

В конце дня я как-то незаметно позвонил домой. Трубку сняли, но почему-то молчали. Видимо, не к себе попал. Я снова завертел диск, внимательно сле­дя за цифрами. Трубку опять сняли, и опять ничего не говорили.

— Чего же вы молчите? — спросил я и ужаснулся: почему «вы», когда это должна быть моя жена.

Мне стало тепло. Я рывками набрал номер в тре­тий раз. Трубку сразу же сняли, и в клейкой тишине я услышал дыхание.

«Господи, да ее же убили», — ударило меня ужа­сом.

Как в горячем пару, выскочил я на улицу. Автома­шины не задавили меня только потому, что не смогли догнать. Я бежал впереди троллейбуса, и перед гла­зами стояла жена с протянутыми к убийце руками.

Во дворе за мной бросился дворник. Дрожащими руками я открыл замок и ворвался в квартиру.

В передней стояла жена с протянутыми ко мне ру­ками. В правой руке ведро с мусором.

— Милый, все-таки вынеси его.

Перепутаница

Вообще-то маленькие редко бывают начальниками, потому что закон соответствия формы и содержания. А вот мой начальник маленький — а на­чальник. Может быть, за счёт фамилии — Громадищев. Да и какой там начальник — отец родной. К каждому подойдет, каждого по плечу хлопнет, а кого достанет, так и по голове погладит. Только и слышишь: «Как здоровье, дорогой?», «Не нужна ли помощь, дорогой?». Моя теща хуже.

Вчера приходит ко мне Витька-чертежник и про­сит отдать рулон кальки. Якобы она его по праву. Кальку я не отдал, сославшись на длительное владе­ние. Витька пожаловался начальнику, сославшись на справедливость.

Ко мне подошел Громадищев и погладил меня по щеке:

— Слушай, отдай ты ему кальку, пусть он ею по­давится.

Мне стало приятно, что начальник за меня.

— Отдам, — миролюбиво буркнул я.

Громадищев прошел в закуток к Витьке-чертеж­нику.

— Послушай,— донеслось до меня из-за тонкой, как совесть, перегородки,— оставь ты ему эту кальку, пусть он ею подавится.

Когда Громадищев ушел, я влетел к Витьке:

— Какой все-таки подлец! Тебе одно, мне другое …

— Отдай кальку, — сказал Витька.

На следующий день в коридоре меня остановил Громадищев и, ласково взяв за брючный ремень, по­журил:

— Ну зачем сказал про меня, что я подлец? И кому сказал — ведь подлецу сказал!

Удивительная штука

В воскресенье я встретил Вадима. На его лбу залегла интеллектуальная морщинка. Он держался за огромный