упоминаемых дворян и всего города воинской команды с пушками и снарядами»; из Переславль-Рязанского, предводитель дворянства кн. Меньшиков, – указавший, что, «на нынешний случай, положено собрать, на подобие набора рекрут, со ста душ по 1 пешему и по 1 конному», – требует, «пока сбор тот не окончится, о присылке, из легких войск, команды и артиллерии»: в нескольких донесениях, в глухой передаче сенатских журналов, говорится только что были сделаны распоряжения по данному делу, но, о результатах ничего не упоминается.

Из немногих только донесений, повторяем, видно, что «корпусы дворян» действительно составлялись.

Так, репорт Ростовской воеводской канцелярии от 8 августа, – отвечая на сенатский указ от 4 августа, – доносил, что, в силу указа 25 июля, «собранные к поражению и потреблению злодея Пугачева, с его шайкою, дворяне и прочие жители распущены», но однако, «для предосторожности впредь», требуется до 200 пудов пороху.

Михайловская канцелярия требовала, как мы говорили, для дворянского корпуса кредита, при чем она-же сообщала одновременно, что были «возражения противу приговору дворянского» от лиц (их было-4) из «тамошнего купечества» (они потом бежали, из них найден был только один, как видно из журнала Сената от 21 августа).[29]

Кажется, ничто так не обнаруживает ясно всю неудачность проектированной меры, как указанное выше донесение Пронского предводителя дворянства от 7 августа и ответ на него (только 15 сентября) Сената.

Предводитель дворянства, – сообщая Сенату, какое им сделано распоряжение «в составлении из людей дворянских корпуса», – требует «для подкрепления и ободрения тех людей, к такому делу необычных, снабдить их воинскою командою».

А Сенат на это отвечает, что, «как уже последними посланными указами дано знать, что в сборе означенных людей не настоит надобности, то, сего ради, означенный рапорт, яко не требующий затем никакой резолюции, сообщить к делу».

Говоря иначе, мы видим, что одна сторона утверждает, что она не может выполнить сама, без чужой помощи, порученного ей дела, а другая, ей это дело поручившая, отвечает, что в этом выполнении нет теперь и надобности.

Таким образом, взволновав своими указами, от 25 июля, 69 городов, Московская высшая администрация уже 4 августа должна была аннулировать их применение на практике, что, однако, удалось, ей не сразу, а после продолжительной переписки (л. л. 219 и сл., 223, 231 и сл. 239 и след, (и др.).

Вопрос о дворянском Московском корпусе получил, в дальнейшем своем течении, совсем иное развитие, чем то, какое предполагалось по сенатскому «определению», вызвавшему его указы, от 25 июля, в провинции Московской губернии.

Полученное 21 июля Екатерининским Советом в Петербурге реляций кн. Волконского о взятии 12 июля (собственно–11-го) Казани, имело, между прочим, одним из своих последствий, постановление Совета, «возбудить Московское дворянство к набору, на своем изживении. конных эскадронов, по примеру Казанского (дворянства)».[30]

Екатерина, однако, не торопилась очень приводить это постановление в действие, так как только в письме от 28 июля Волконскому (получив от него известие о взятии Курмыша) пишет следующее:

«Советую вам призвать к себе Московских дворян, или, по крайней мере, тех из них, кои надежны быть могут на своих людей, или же вооруженных имеют, и предложите им от себя, чтоб они. по примеру предков своих, вооружили, колико могут, надежных людей, для общей от злодеев обороны. Можайские дворяне готовы были во время последнего мятежа идти к Москве; чаю. они и ныне не откажутся от сей службы.

На Москве, чаю, найдется, много и таковых, кои служат и служили: ваше дело разбудить ревность везде тут, где она быть может: я чаю, никто не откажется ее в сем случае оказать. Употребите всех тех, кои способны быть могут, где-б употреблены они ни были, для общей обороны» («XVIII в.», т. I, стр. 137).

Волконский, как нам кажется, мог-бы ответить, что указаниями сената в провинцие московские, от 25 июля, уже было поведено образовать «некоторые дворянские корпуса»; но, он, однако, умолчал об этом, может быть потому, что организация этих «корпусов», – по её непрактичной, по указам, обстановке, – не обещала успеха (как это и оказалось, de facto), а в словах Екатерины увидал неодобрение принятой меры, почему написал ей следующее: «хотя теперь Москве опасности и не настоит (писано 3 августа), по причине, что злодей и самозванец, по последним известиям, отдаляется от здешних мест и деташементами войск преследуется, однако, как его разбойнические обороты неизвестны, но всегда к ним готовым быть должно, того ради сегодняшний день, все дворянство в Москве находящееся, у меня в доме соберется и положит сочинить корпус людей, и на их коште.

Все охотно того желают и, когда все уже сие установим, то… впредь донесу, по городам же приказано, чтоб воеводы, обще с предводителями дворянскими, старались быть готовы к отпору, ежели б злодей покусился на которое место напасть, и паче всего приезжали, ловить разгласителей и возмутителей[31] как уже таковой в Коломне и пойман и таперь в Тайной Экспедиции допросы производятся, о чем вскоре… донесу» (там же стр. 140).

В общем, это письмо верно передает, что предполагалось сделать в отмену неудачного распоряжения от 25 июля о дворянских в губернии корпусах.

Из других данных видно, что 3 августа Волконский, действительно, собрал у себя в доме находившихся в Москве дворян, что, конечно, было проще и целесообразнее той переписки, со всеми провинциями по этому вопросу, какая была затеяна раньше.

На этом собрании московских дворян, Волконский, – сообщив о появлении мятежных отрядов уже в Нижегородском уезде, – предложил дворянам «сочинить корпус гусар из людей их на своем коште», как это он писал Екатерине.

Можно предположить, что он уже раньше совещался с отдельными, наиболее влиятельными, дворянами и знал, что его предложение будет принято единодушно, на что указание имеется (в вышеотмеченном его письме от 3 августа) и что, действительно, и случилось. При этом дворяне, по его же предложению, выбрали шефом корпуса гр. Петра Борисовича Шереметева, решив, что каждый даст столько гусар, сколько может, лишь-бы были они хорошо вооружены, доброконны и надежны по своим качествам, они должны были жить в домах своих помещиков, собираться по призыву шефа для обучения; в свою очередь, шеф должен был озаботиться их организациею по эскадронам, приискать унтер-офицеров и офицеров, для их обучения военному строю, и пр.[32]

Интересно, что Г. Р. Державин в своих «Записках» передает такой разговор о П.И. Паниным по поводу образования означенного корпуса, а именно последний сказал Державину, что московское дворянство, «когда назначался в предводители войск гр. П. Б Шереметев, то мало, или почти никого, не вооружали людей своих по примеру Казанского дворянства; а когда его, графа, наименовали в вожди, тогда ничего не жалели».[33]

Можно согласиться, что, ввиду популярности среди дворянства П. И. Панина, дворянство, со времени его назначения главнокомандующим, охотнее пошло на жертвы для прекращения опасного для него движения, вызванного Пугачевым, но нельзя не внести ту поправку в слова Панина, что с назначением шефом корпуса П. Б. Шереметева дворяне «мало, или почти никого не вооружали», так как само назначение Шереметева, состоялось в августе, когда П. И. Панин, «этот славный наш генерал», по выражению Болотова, был уже главнокомандующим: несогласие с действительностью слов Панина справедливо может быть объяснено, как заметил Державин, «его любочестием и непомерным тщеславием». Впрочем, события шли так быстро, что «корпус» не только не мог вступить в действие, но, и не был образован…

IX

Перейдем теперь к вопросу об отношении Екатерины к мерам по защите Москвы, там проектированным, о чем она узнала 28 июля в Петергофе, из донесений Сената и Волконского.

Она тотчас ответила Волконскому таким письмом: «известие о занятии Курмыша злодеями, к сожалению моему, получила сего вечера и не сумневаюсь, что они стараются пройти к Москве и сумнительно, чтоб они пошли к Нижнему (как предполагал Сенат, между прочим), но, думаю, что они прямо к вам пойдут и для того не пропустите никакого способа, чтоб отвратить сие несчастие. Я сего вечера из Новгорода 7-ой полк, а именно лейб-кирасирский, еще к вам отправить приказала».

Подав тогда же Волконскому совет собрать Московских дворян для вооружения «надежных людей» (как это нами уже отмечалось), Екатерина обнадеживает Волконского тем еще, что она «с своей стороны, ничего не оставит, что злу сему сделать конец». «Неужели», восклицает она, «чтоб с семью полками вы не в состоянии найтись (были) Пугачева словить и прекратить беспокойствие? Я надеюсь, что Чорба к вам приехал»,[34] добавляя при этом, что я приказала, ген.