Я по-прежнему ясно как день вижу его мертвое тело, вытянувшееся во всю длину нашего кухонного стола, когда бабуля готовила его к посмертию. Я сидела, скрестив ноги, на толстом сосновом ящике, который Могильный Прах сколотил для него, и наблюдала за ней.

Бабулин род когда-то давно жил в горах Аппалачи. Забота о мертвых была их традицией. Она привязала его бечевкой к нашей фамильной доске — семейной реликвии, как будто похоронная доска — это что-то, что ты надеешься получить от родственников в наследство.

Тусклые шотландские похоронные монетки, полученные в подарок на свадьбу от хорошего друга, закрывали дедулины глаза. В рот ему бабуля вложила три вещи: цветки табака с целыми зернышками, чтобы было чем набить трубочку, кофейные зерна, смешанные с жиром от бекона, чтобы он никогда не голодал, и куриную лапку, чтобы не забывал, что бабуля следит за ним, даже когда он в шести футах под землей.

По традиции голову мертвого обвязывали платком так, чтобы он держал рот закрытым. Но бабуля взяла четыре шипа дикой сливы и заколола ими дедулины губы. Туго затянула вымоченной в голубиной крови ниткой, крест-накрест обмотанной вокруг шипов, будто шнурки на кроссовках.

Чтобы он не рассказал мертвым или дьяволу ее секреты.

Когда дошло до потрошения, она велела мне пойти поиграть снаружи. Понадобилось два холщовых мешка сушеных розовых бутонов и лаванды, которые она собрала летом, чтобы наполнить его. Она сказала, что не было большой разницы с животными, из которых мы набивали чучела. Это был единственный способ сохранить его свежим, пока жесткая зимняя земля не размягчилась достаточно, чтобы выкопать могилу.

В первую ночь он лежал перед камином в своем сосновом ящике. Красное пламя лизало стену за ним. В тусклом свете тлеющих угольков чуть поодаль виднелся силуэт бабули, шьющей в кресле-качалке.

В середине ночи меня разбудил треск.

Он был похож на звук сухих поленьев, которые бросают в полыхающее пламя, только более пустой, такой бывает только у костей. Я приподнялась на своем тюфячке на полу и проследила, как бабуля на мгновение прервала свою работу, вслушиваясь, а затем вернулась к шитью, как будто треск костей был само собой разумеющимся делом. Только с возрастом я поняла, что это признак начавшегося трупного окоченения, которое вынудило бы дедулино тело сесть, не будь он привязан к доске.

Забавно, что и десяти минут не прошло с того момента, как я нашла дедулю мертвым, как Могильный Прах вынес сосновый ящик из сарая. Точно дедулиного размера.

Бабуля сказала, что знала: дедуле подошел срок покинуть этот мир. Уверяла, что курицы сообщили ей о близящемся зле. Их яйца стали изнутри кроваво-красными — еще один вестник смерти.

— Я тут вижу возможное убийство, — говорит шериф Джонс, вырывая меня из воспоминаний.

— Или человека, настолько убитого горем от потери сына, чтобы повеситься, — едко отмечаю я.

— Записки не было, — говорит шериф.

— И?

— И мы рассматриваем все версии.

«Страдай, как я страдала». Слова собственного проклятия возвращаются ко мне. В тот день в суде я прокляла Стоуна. «С тобой, как поступил ты». Я хотела, чтобы ему было так же больно, как было мне после смерти Адэйр. Мое желание исполнилось, и его сын Эллис умер. Он почувствовал боль, полагаю, равную моей. Это сделала я?

— Расскажите мне об этих ритуальных костях. — Шериф Джонс бросает на стол еще фото — черт бы подрал этого фотографа. Скелет большой вороны лежит на земле под Стоуном поверх чего-то вроде погребального костерка. — Этим утром, когда мои сотрудники отправились исследовать место, где произошел инцидент с младшим Ратледжем…

— Инцидент. Разве не несчастный случай? — спрашиваю я.

Он долго изучает меня.

— Нет, — отвечает он. — Как я и говорил, рядом с местом инцидента с мальчиком мы нашли тело Стоуна, — заканчивает шериф. — Нам нужно знать, где вы находились вчера ночью.

— Где я находилась? Что за хрень происходит?

Я вылезла из окна собственной спальни и напилась, вот где я была. А потом последовала за призраком в лес — и нашла на подоконнике золотую запонку. Которую носил бы только богач. Твою мать. Надо будет избавиться от нее, как только доберусь до дома.

— Группа ребяток играла в лесу вчера утром, — сообщает шериф Джонс, обрывая мои мысли. — Они сказали, что видели женщину, которая пряталась за деревьями и читала какую-то странную молитву, а потом прогнала их. Они все считают, что это как будто были вы.

Если я в чем-то и уверена, так в том, где я была или не была. И я точно не шаталась по лесу за какими-то ссыкливыми малолетками, читая заклинания.

— Вранье. — Я сажусь прямее на стуле, чувствуя усталость от всех этих вопросов. — Я от самого карьерного пруда бежала в гору, чтобы спасти Эллиса.

— М-м-м, ага. — Его осуждение висит в воздухе. — Мне, конечно, не нужно напоминать о публичных угрозах, которые вы озвучили Стоуну Ратледжу в суде. — Тон шерифа Джонса такой же безэмоциональный, как и его лицо, и такой же обвиняющий.

— Вы меня типа арестовываете или что? — Я подчеркнуто смотрю на шерифа, затем на Оскара, который знает, что с меня хватило этого бесплатного допроса. — Потому что, если нет, то меня здесь быть не должно, так ведь?

Они обмениваются быстрым взглядом, и шериф откидывается на стул, давая слово Оскару:

— Его тело было найдено на том же участке, что и твоя Библия. Те ребята утверждают, что видели тебя. Ты угрожала ему перед десятками свидетелей, включая представителей закона. Так себе картина, честно говоря. У нас много вопросов, на которые нет ответов. На данный момент мы ценим твое сотрудничество.

— Прошлой ночью я была у тети Вайолет, можете ее спросить. — Хотя я прокралась тайком, так что я не уверена, что она в курсе моего присутствия. — Эта Библия… — Я киваю на нее. — Мы отдали ее в дар церкви сто лет назад, когда бабуля купила мне новую, — вру я. — Положить ее туда мог кто угодно. Кроме того, какое отношение моя мать и этот дом имеют к Стоуну?

Оскар открывает рот, будто собираясь ответить, но шериф его обрывает:

— Думаю, на сегодня мы узнали все, что необходимо. — Шериф Джонс встает, заканчивая нашу беседу. — Если появятся новые вопросы, мы знаем, где вас найти.

— Что верно, то верно. — Я киваю и ретируюсь. Ноги выносят меня оттуда быстрее, чем я планировала, виновато быстро.

Снаружи темно, а до дома тащиться немерено. Придется звонить Могильному Праху, чтобы забрал меня. Я