В той пещере обстановка была намного веселее, чем в ее комнате. Серые стены, бежевое постельное белье и скучный, коричневый с пятнышками ковер. Даже мебель грустная — невзрачные остатки церковных базаров и гаражных распродаж. Детская, так что приходилось наклоняться, чтобы достать одежду даже из верхнего ящика комода. В ее комнате все еще пахнет «Доктором Пеппером» и благовониями. Я позволяю знакомому запаху обволочь меня, когда опускаюсь на ее кровать.

Как много ночей мы с Адэйр пролежали здесь. На узкой односпальной кровати нам приходилось тесниться друг с другом. Кучу раз, после того как я заговаривала кого-то от смерти, ну или хотя бы пыталась. Иногда просто чтобы выплеснуть все, что наполняло сердце на неделе.

Какое-то время она не верила моим диким сказкам о мальчике, который иногда бывал вороной. Пока мы были детьми. Она считала, что у меня просто разыгралось воображение. Черт, да я сама так думала.

Но разве я однажды не загадала желание на вороньем перышке, чтобы спасти жизнь маленького мальчика?

Мне едва исполнилось девять, когда я увидела его в грязи. Заходящее солнце уцепилось за иссиня-черный блеск. Ветер щекотал его. Схватил мое внимание за шкирку. Я подумала, что это знак. Я могла поклясться, что слышала, как тот мальчик просил моей помощи.

Адэйр видела его задолго до пропажи. Я никогда не забуду пустое, потерянное выражение ее глаз, когда она пялилась в поддон для масла, который Могильный Прах использовал для пикапа.

«Глядение» — вот как мы это зовем. Другие называют это ясновидением. Когда видишь в темной отражающей поверхности что-то, что еще не случилось.

Глядение в крови Адэйр, так же как заговаривание смерти — в моей. Тетя Вайолет глядела, пока не поддалась бутылке. Уайт так никогда и не овладел этим даром полностью. Но Адэйр была сильнее их обоих — у нее даже бывали видения.

Она прямо на карте показала дедуле, где найти мальчика. Она видела его, сказала, что он застрял между приходом и уходом, но не окажется там еще несколько дней.

И точно, через пару дней мальчик упал в реку выше по течению у водопада Черный Клюв в Теннесси. Ледяные дожди и паводки сделали течения в ту зиму очень быстрыми. Леса от Теннесси до самой Джорджии, где проходила граница, прочесали в надежде, что он выбрался из воды и, побродив по лесу, просто потерялся.

Дедуля и Могильный Прах нашли его точно там, где сказала Адэйр. Выброшенным на берег в пяти милях к югу от реки Саванны здесь, в ручье Черного Папоротника. Они сказали, что он лежал на куске сланца и с широко открытыми глазами смотрел на солнце, будто промокший енот в тяжелом темном вельветовом пальто, которое, наверное, и тянуло его на дно.

Мальчик застрял между приходом и уходом, но не в плане жизни и смерти. Он был мертв, но застрял между этим миром и следующим. Такое бывает, когда невинную жизнь крадут слишком рано.

Предки дедули говорят, что это воронья работа — переводить несчастные души на другую сторону. Указывать им безопасный путь в посмертие. Вот почему я загадала желание в тот день.

Я думала в то время, что раз можно заговорить смерть из умирающего, то, может, если помолиться правильно, то удастся убедить смерть выпрыгнуть из мертвого точно так же.

— Но заговор смерти так не работает, — сказал дедуля. — Нельзя пытаться заговорить смерть из мертвых.

Нельзя.

Они с Могильным Прахом поздним вечером вернулись домой с телом мальчика, обернутым в один из прабабушкиных пледов. Они оставили его в однокомнатной коптильне Могильного Праха, пока шериф не приедет на следующий день забрать тело и вернуть семье.

Мне хотелось посмотреть на мальчика. Так что я прокралась в коптильню и откинула плед — я чуть не выскочила из кожи, когда он посмотрел на меня в ответ. Его широко открытые глаза были туманно-белесыми, но понятно было, что их изначальный цвет голубой. Темные волосы были коротко подстрижены. Кожа бледная, как лунный свет. Он был красив, даже тогда. Так красив, что я поцеловала его. Самый холодный поцелуй, что когда-либо касался моих губ. От вида того, как безжизненно он там лежит, в груди расцветала ужасная боль. Поэтому я склонила голову рядом с ним и прошептала маленькую молитву, что-то из псалмов, что уютно скользнуло в мысли.

А затем я заговорила смерть из мертвеца.

Я верчу воронье перышко в пальцах под лунным светом, который льется сквозь окно спальни Адэйр. Дождь стекает по стеклу, отбрасывая червящиеся тени на стену.

— Думаешь, Грач на этот раз останется? — спрашиваю я вслух, и мой голос разрезает темноту ее комнаты. От ударившего в голову виски начинает казаться, что на самом деле я не видела Грача. Что он был всего лишь сном. Или предзнаменованием.

Какая же я жалкая, что мои эмоции дошли до такого. До желания, чтобы он появился. Пытаюсь удержаться за что-то в этом одиноком мире. Это заставляет задуматься о том, что же сломано у меня в голове, а может, и в сердце, раз я мечтаю о мужчине, который не может остаться. Но в этот раз все может быть иначе, говорю я себе.

По комнате проносится холодный ветерок. Дыхание вырывается белым облачком. Я поворачиваюсь к Адэйр. Наши носы друг от друга на расстоянии вытянутого пальца.

«Ты должна отпустить меня», — шепчет она. Я закрываю глаза, давлюсь чувствами и позволяю алкоголю и усталости утащить меня в сон.

Глава 8

Бурные чувства

Кулак бьет по голове, будто гром. Рассерженное солнце слепит веки.

Затем грохот возвращается, только на этот раз я понимаю, что кто-то дубасит в дверь тети Вайолет, а не по моей голове. Бормотание голосов, когда она ругается на того, кто колотит в дверь в такую рань. Кидаю взгляд на будильник — десятый час. Ох, черт, пора идти.

Прикрывая глаза от солнца, я выглядываю в окно и замечаю полицейскую машину примерно в тот же миг, как заместитель Ранкин представляется. Первая мысль: «Какую дичь тетя Вайолет отмочила в этот раз? Машина опять в канаве?» Но когда туман в голове начинает рассеиваться, я вспоминаю, что Эллис мертв, а я сатанинская шлюха. Проклятье. Последнее, что мне хотелось бы делать, — это говорить с шерифом. Поэтому я вылезаю из окна и пробираюсь через лес, начинающий за домом Адэйр, к себе домой.

На переднем крыльце Могильный