Шрифт:
Закладка:
Ночь опустилась внезапно как театральный занавес. Зажгли несколько бамбуковых факелов, которые отмечали изгибы дороги на чёрном склоне горы. Вслед за тем Лескюр разразился громким хохотом, и все они слушали его в священном ужасе. Как будто какой-то дьявол, воспользовавшись его безумием, овладел им и говорил его устами. Бессвязный поток слов порождал сумасбродные видения.
Это была великая процессия проклятых, направлявшихся к месту Страшного суда, и ангелы зажгли свои факелы, чтобы никто не мог убежать в темноте. Высоко над ними восседал на троне бог с огромным животом и круглыми, как жернова, глазами. Скрюченными, похожими на когти руками он горстями хватал людей и рвал их зубами на части: праведных и неправедных, чистых и нечистых, верующих и неверующих — всех одинаково. Всё было угодно ему, ибо он жаждал плоти и крови. Время от времени он внушительно рыгал, и ангелы аплодировали с криком: «Да здравствует президент Хо!» Но он всё ещё был голоден, и поэтому начал пожирать уже их, но, даже когда он ломал их кости зубами, ангелы продолжали кричать: «Да будет его жизнь долгой!»
Совсем рядом прогремел взрыв, полыхнуло красное, и отражённый звук усилился отголосками прямо через гору.
— Господь Всемогущий, — сказал де Глатиньи, — самолёты сбросили несколько бомб замедленного действия, а мы должны идти в ту сторону.
Бомбы замедленного действия были одной из его идей. В ходе нескольких воздушных разведок он заметил, что едва заслышав звук самолёта, вьеты немедленно исчезали, бросая свою работу на устраиваемой тропе. Они не возвращались до темноты. Он сказал об этом генералу, и тот дал ему свободу действий. И теперь пятьдесят процентов бомб оснащались взрывателями с задержкой от двух до десяти часов.
Бомбардировка была около 11 часов утра. Таким образом большинство бомб взорвётся между десятью и двенадцатью часами ночи. Он поискал взглядом часы на запястье, забыв, что их у него отобрали. Теперь у него было только обручальное кольцо. Вьеты конфисковали и обручальные кольца, но пленные сказали, что это религиозные предметы, и поэтому их вернули обратно. В его случае это действительно было так.
Всю свою жизнь он провёл под знаком Христа, который проповедовал мир, милосердие и братство… и в то же время он организовал установку бомб замедленного действия на аэродроме Кат-Би в Хайфоне.
— Что у тебя на уме? — добродушно спросил Эсклавье. — Ты женат?
— Да, у меня жена и пятеро детей.
— Образцовая жена и пятеро детей, обучающихся у иезуитов?
— Нет, только двое у иезуитов, остальные — девочки.
— Это прекрасно, твоя жена будет терпеливо ждать, пока ты вернёшься, и тогда наберётся ровно полдюжины.
— Ты слышал бомбы?
— Ну и что из того? Идёт война, и мы не можем допустить, чтобы Ханой был захвачен.
Колонна снова тронулась в путь. Сквозь просвет в облаках луна несколько минут освещала длинную вереницу пленных, поднимавшихся на холм, их наклонённые вперёд тела. Посреди дороги неподвижно и молчаливо стояли грузовики, буксировавшие артиллерийские орудия калибра 105-мм с надписью «Сделано в США». Проходя мимо, де Глатиньи считал их. Их было ровно двадцать четыре — отчёты разведки снова оказались верными. Орудия стояли в оригинальных чехлах, их буксировали короткобазные «Джи-эм-си» или «Молотовы», которые лучше подходили для грязи. Американцы передали эти пушки Чан Кайши; коммунисты либо купили их у генералов, либо забрали во время большого поражения Гоминьдана, а затем отправили Вьетминю, чтобы продолжить ту же войну.
Во главе колонны партия солдат, освещённых дымными бамбуковыми факелами, судя по всему, руководила движением. Дальше дорога была перерезана.
— Мау-лен! Мау-лен! — Крик переходил от человека к человеку и обратно.
Дорога, вырубленная в склоне горы, обвалилась на пятьдесят метров. Тысячефунтовые бомбы были весьма эффективны, и вьетминьский муравейник закипел, как будто его разворошили палкой. Тайские мужчины, женщины и дети, орудуя кирками, корзинами и даже голыми руками, деловито переносили землю, чтобы заполнить воронки, и укладывали камни вдоль внешнего края, чтобы удержать землю на месте. Их было около тысячи, они пришли из деревень, расположенных в нескольких днях пути отсюда. Ими руководили несколько кан-бо — они продолжали петь патриотические песни и скандировать лозунги сначала на тайском, а затем — вьетнамском языках. Руководитель подавал реплику, и они все повторяли за ним, продолжая работу.
— Да здравствует президент Хо!
— Да здравствует генерал Зяп, который привёл нас к победе!
— Да здравствуют славные воины Народной Армии!
Ниже, на краю свежей воронки, лежали пять искалеченных тел — жертвы взрыва бомбы замедленного действия. Но де Глатиньи был единственным, кто их видел, ибо кули, зачарованные заклинаниями, совсем забыли о них, а другие пленные, не чувствующие ничего, кроме собственного изнеможения, не потрудились посмотреть — их это не касалось.
— Боже милосердный…
Де Глатиньи не знал, чего хотел от Бога, его молитва была смутной и сбивчивой. Ему хотелось быть рядом с кули, разделить с ними опасность. Ещё одна бомба взорвалась посреди массы женщин, мужчин и детей, и взрыв сбил пленных с ног. Тай с раздробленной ногой завизжал в темноте, как дикий зверь; несколько окровавленных тел, покрытых землёй, больше не двигались. Скандирование прекратилось. Но вдруг зазвучало снова, сначала слабо, потом всё громче и громче: «Хо Ти Тить, муон нам… Зяп, муон нам».
— Мау-лен, мау-лен!
При свете факелов пленные проходили мимо трупов и раненых, за которыми ухаживали санитары с повязкой из белой марли, натянутой на нос и рот. Скандирование преследовало их и гнало вперёд.
Де Глатиньи перекрестился и почувствовал на плече дружеское пожатие руки Эсклавье:
— Мы все страдаем от угрызений совести и сожалений — вот почему мы проигрываем.
В течении ночи прогремели ещё три взрыва. Каждый раз Глатиньи вздрагивал, каждый раз он чувствовал руку друга на плече.
Внизу снова послышался шум автомобильного движения. Теперь грузовики могли проехать, и их рёв на каждом повороте становился громче, по мере того как конвой постепенно приближался к колонне пленных. Французам приказали отойти на обочину, и чёрные машины, похожие на огромных неуклюжих жуков, неспешно прогрохотали мимо них.
Склоны становились всё круче, люди скользили и пошатывались на тропе, пот капал им в глаза. Некоторые упали, и товарищам пришлось помочь им снова подняться. Махмуди,