class="p">— Дорогой мой лейтенант, я привык, чтобы мои подчинённые обращались ко мне по званию, а не с фамильярным «ты», особенно когда моя форма состоит из пары грязных шорт, а мои привилегии сводятся, подобно вам, к подчинению забавному зелёному человечку, который полгода назад был велорикшей.

Махмуди говорил мало, но не раз, когда раздавали еду, товарищи замечали негодование в его глазах, как будто он думал, что они смеются за его спиной, потому что он алжирец и мусульманин.

Для всех пленных Лагерь № 1 представлялся чем-то вроде земли обетованной, где в тени гигантских манговых деревьев они проведут несколько дней в ожидании освобождения, куря приторный табак, поедая рис и сушёную рыбу, и подрёмывая во время каких-то невнятных лекций Голоса.

Небо затянули тяжёлые чёрные тучи, предвещавшие сезон дождей. Они скрыли горные вершины за тёмно-зелёным одеялом, которое простиралось до самого горизонта.

Однажды, ближе к вечеру, они услышали гул самолётов — это оказалась большая группа бомбардировщиков. Они сбросили бомбы на горы, и взрыв эхом разнёсся по долинам, как далёкий гром.

На джипе подъехал Голос и немедленно собрал пленных, чтобы сообщить им о вероломстве французского высшего командования:

— До падения Дьен-Бьен-Фу вьетнамская делегация в комиссии по перемирию предложила французскому командованию прекращение воздушных налётов, чтобы облегчить эвакуацию раненых и транспортировку пленных. Французское командование дало своё согласие. Но вчера, без всякого предупреждения, это временное перемирие было нарушено. Французский главнокомандующий в своём сайгонском дворце ни в грош не ставит раненых или пленных среди своих войск. Всё, чего он хочет — продлить войну в интересах разжиревших колонизаторов и банкиров. Вчера колонна французских пленных, состоящая из ваших унтер-офицеров и солдат, была разбомблена вашим самолётом. Несколько человек погибли. Чтобы избежать этой опасности, мы собираемся провести вас через нагорье мяо ночью. Отправимся на закате.

— Должен сказать, что это немного чересчур, — заявил Лакомб. — После всего, через что нам пришлось пройти, взять и сбросить на нас бомбы!

— Через что тебе пришлось пройти? — требовательно спросил Эсклавье. — Ты всё время просидел в штабе, обжираясь пайками, которые должны были прислать нам.

Изрядно бледный де Глатиньи вмешался в разговор:

— Я очень хорошо знаю генерала. Если он счёл нужным нарушить временное перемирие и возобновить воздушные бомбардировки, то по очень веской причине.

Но он чувствовал, что никто с ним не согласен, и услышал издевательский голос лейтенанта Мерля:

— Генерал сидит изрядно далеко в Сайгоне. Сегодня вечером, скорее всего, он даст отсосать своему бою или какой-нибудь конгай[19], пока мы будем пробираться через высокогорье мяо.

Затем и Пиньер высказал своё мнение:

— Будь у генерала хоть капля порядочности, он пошёл бы с нами или пустил бы себе пулю в лоб.

Де Глатиньи захотелось закричать вслух:

«Но я здесь, с вами, разве нет? Неужели вы не понимаете, что я здесь, как и Лескюр, который пришёл на место своего брата — потому что генерала тут быть не могло?»

Буафёрас только отметил:

— Не в этом дело — в любом случае это совершенно не важно.

* * *

Из своих жилищ пленные видели долину, дорогу, которая вилась через рисовые поля, и высокую траву, опоясывающую опушку леса.

За час до заката эта мёртвая долина начала оживать. Из леса хлынули батальоны и, подобно притокам рек, добавили своё число к основному зелёному потоку. Несколько грузовиков в клубах дыма из выхлопной трубы медленно двигались в середине этого потока, подпрыгивая на выбоинах.

Колонна чёрных кули, ПИМов Дьен-Бьен-Фу, выстроилась у обочины дороги. Они замаршировали прочь и вскоре встречное движение поглотило их. Голос отдал последние приказы собравшимся пленным:

— Сегодняшний поход будет весьма напряжённым. Вы должны продолжать идти без жалоб и быстро выполнять любую команду. Вам встретятся вьетнамские солдаты, ваши победители при Дьен-Бьен-Фу. Вам не разрешается разговаривать с ними и вы должны оказывать им все знаки уважения. Возможно, мы наткнёмся на колонну людей, которых вы называете ПИМами, тех депортированных гражданских лиц, которых вы оторвали от их семей и мирных крестьянских работ, чтобы превратить в кули. Теперь они свободные люди, которые возвращаются к своим очагам и домам. Страдания, которые вы им причинили, таковы, что они полны негодования против вас. Я советую относиться к ним с особым уважением. Мы здесь для того, чтобы защитить вас от их праведного гнева, но не провоцируйте их, иначе мы не сможем нести за это ответственность.

Солнце уже садилось, когда пленные начали подниматься по первому склону перевала. Лес покрывал склоны гор, как плесень, и распространялся прямо по ущельям. Но выше, намного выше, вершины были совсем голыми, за исключением однообразного одеяла трана — высокой травы с острыми краями бледной, как колосья кукурузы, которая колыхалась под ветром мягкими волнами.

Они остановились в кювете, чтобы дать дорогу колонне бо-дои, которая по два двинулась вверх по склону ритмичной рысцой пехотинцев, только их шаг был ещё быстрее и резче. Их отягощали рюкзаки, холщовые «сардельки» с рисом за плечами, и оружие. Тяжело дыша, обливаясь потом, задыхаясь, они каким-то образом умудрялись издавать нечто, что можно было принять за походную песню. В их вытянутых лицах не было радости. Многие несли дополнительное оружие: русские автоматы или ручные пулемёты «Шкода», принадлежавшие их товарищам, погибшим в битве за Тонкин. Это оружие пригодится в дельте, чтобы вооружить ожидающих новобранцев.

— Нет смысла убивать их, — уныло заметил Эсклавье. — Они как черви — ты разрезаешь их пополам и думаешь, что им конец, но ты просто удвоил их количество и каждая отдельная половина обрела собственную жизнь. Они собираются размножиться в дельте и прикончить то, что осталось от трупа нашего Экспедиционного корпуса[20].

За ними следовала длинная колонна таев. Таи были в традиционной одежде. Женщины, стройные, как тростинки, в своих длинных узких юбках и коротких лифах, казалось, утратили прежнее ленивое очарование и чувственную походку. Разделившись на небольшие группы позади кан-бо, которые походили на призраков в своих слишком больших зеленоватых мундирах, они тоже выкрикивали лозунги по их примеру — у каждой был пустой и застывший взгляд фанатика.

Де Глатиньи пихнул Буафёраса локтем:

— Смотри, термиты поглотили беззаботных людей долин и речных земель, обратили их в рабство, призвали в армию моих таев — вот уж чего я от них не ожидал!

— И что?

— Когда я впервые приехал сюда, то прожил в Лай-Тяу шесть месяцев. Я думал, что нашёл рай на земле среди этих дружелюбных, праздных, весёлых мужчин и милых, нежных женщин, всегда готовых к удовольствиям или любви. Эти женщины заставили меня оценить радости тела — я