Кабак заполнился хриплой руганью и пьяными выкриками.

Уже глубоким вечером появился Жадов.

— К пяти утра отряд должен быть в сборе на заставе, приказал он Алову.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие, — рявкнул тот.

— Сейчас марш, по домам!

5

Когда в утренних сумерках Бурлов и Рощин добрались на передовой наблюдательный пункт, там находился Ошурин с отделением Селина. Дверь блиндажа-обогревалки была широко раскрыта, из нее клубами вырывался пар. В большой печи весело потрескивали сухие дубовые поленья.

— Зачем так сильно топите? — спросил Бурлов Ошурина.

— До рассвета нужно нажечь побольше углей, — ответил за него Рощин, — Днем топить нельзя, японцы могут заметить. Вот они и стараются запастись теплом на целый день.

— Вот как! Это правильно.

Пристроившись к свету, Бурлов с интересом просматривал записи в журналах разведки.

— Целая история, — проговорил политрук, прочитав сделанные разным почерком записи. Здесь были и аккуратные заметки Ошурина, и не очень ровные строки Новожилова, и школьный почерк Варова, и крупные каракули Федорчука, и много других. — Да и не только история. — уже задумчиво продолжал политрук. — Это отражение нашего труда. — Бурлов смотрел через открытую дверь на чужую сторону и, казалось, забыл о присутствующих. — Интересна служба разведчика. Где-то там притаился с пулеметом или пушкой враг, готовится убивать. Глядит разведчик, находит этого врага и говорит всем: там сидит убийца! Теперь он для сторожкого бойца не страшен. Его еще не уничтожили, но взяли на прицел. Целая история! — Бурлов захлопнул журнал и встал.

В открытую дверь заглядывал рассвет. Вдали четко вырисовывались хмурые сопки, длинные пади, к горизонту уходила тайга.

— Товарищ старший политрук, вы берите Ошурина, лучше него никто не знает нашего участка границы. Ну, а мне покажет все новинки Федорчук. Селина и Новожилова не будем отвлекать, пусть ведут наблюдение — предложил Рощин.

Федорчук довольно кашлянул, важно взглянул на младшего сержанта Селина и громко, словно отдавая приказ целой дивизии, заученно загудел:

— Перед вами, на левом фланге — сопка. Верха у ней нема. Зризанный вроде. Це — высота Офицерьска.

— Подождите, подождите, Денисович, — остановил его Рощин, — название сопок я знаю. Вы покажите мне ориентиры. Расскажите, что нового за эти два месяца дала разведка? Где чаще всего появляются японцы и что они делают? Когда меняют заставы, какой у них распорядок дня?

Федорчук удивленно уставился на Рощина, будто увидел его впервые.

— Товарищ лейтенант, я у них не був. Звидкиля я знаю, який у них распорядок дня?

— Ну, тогда берите-ка, Денисович, бинокль и ведите разведку, а я займусь с младшим сержантом Селиным, может быть, он больше расскажет, — приказал Рощин.

— Есть!

— Стратег! — насмешливо бросил Новожилов.

— Уже разжаловали, — безобидно пояснил Федорчук.

Он деловито подкрутил окуляры. Потом не спеша осмотрел поле, медленно приложил к глазам бинокль и принялся осматривать каждый кустик, бугорок, рытвину. Привыкший к местности взор быстро скользил по контурам знакомых предметов.

Где-то у самого нижнего среза зрительного круга мелькнул силуэт японского солдата. Федорчук метнулся взглядом за ним и замер. В седловине между высокими сопками — Офицерской и Гарнизонной, — на небольшой поляне, размахивал руками и подпрыгивал солдат. К нему подошли еще трое, в обнимку. Видно, унтеры. За ними из-за гребня показалась целая группа.

— Дывысь… Смотри, японцы с ума посходылы. Танцують, чи що?

Все взглянули в указанном Федорчуком направлении. Японские солдаты пели что-то воинственное. Впереди всех, выделывая ногами замысловатые фигуры, выступал сухой низкорослый солдат. Песня оборвалась. Солдаты, хватаясь за животы, смеялись и махали кулаками в Сторону границы.

Волчий выводок! — зло бросил Новожилов. — Знают, ироды, что нейтралитет покрывает все их проделки!

Товарищ Ошурин, позвоните комбату. Доложите, что японцы дают концерт. Для чего — еще не понятно, — приказал Рощин.

— Праздник у них какой, что ли? — недоумевал Ошурин, направляясь в блиндаж.

Японцы между тем выкатили пулемет и нацелили его на пограничный столб. Воздух прорезала длинная очередь. Метрах в пяти от столба взметнулись комья снега и земли.

— Це що ж такое? Та довго ще будуть ци комедии? — рявкнул Федорчук, хватаясь за винтовку.

— Спокойно, спокойно, товарищ, — остановил его Бурлов. — Учитесь выдержке. Придет время — спросим, что это такое.

Солдаты о чем-то спорили. Потом двое с винтовками отделились от группы и затрусили к пограничному знаку. Низкорослый достиг его первым и, размахнувшись, ударил прикладом по доске с надписью «СССР». Подбежавший вторым зашел на лицевую сторону столба. Схватившись за доску, он силился сорвать ее.

Вдали из кустарника вынырнули два пограничника с собакой на поводке и бегом направились к нарушителям. Увидев их, японцы развернули пулемет и дали очередь. Один из пограничников, взмахнув руками, упал. Второй залег, отстегнул поводок и толкнул собаку вперед.

— Вбылы… Вбылы, гады, на своей земле, — побелевшими губами прошептал Федорчук.

Низкорослый японец что-то крикнул своему напарнику. Тот отскочил в сторону, присел на колено и вскинул винтовку.

Но не успел он нажать курок, как по границе гулко прокатился выстрел. С нашей стороны из леска послышались еще выстрелы.

Низкорослый бросил винтовку и пустился бежать. Второй солдат ткнулся головой в снег.

— Кто стрелял? — Бурлов быстро повернулся к бойцам.

— Я! — отозвался Новожилов. Вытянув руки по швам, он смотрел прямо в глаза политруку. — Я стрелял, товарищ старший политрук, — повторил он.

Только вечером, когда полубатарея сменилась с дежурства, выяснились причины загадочной выходки Солдат. Флот страны восходящего солнца напал на морские владения Америки, по японской армии высочайшим указом объявлен праздник.

На второй день Курочкина, Бурлова и Новожилова вызвали в штаб. Возбужденные бойцы обсуждали причины вызова.

— Имел полное право стрелять, — кричал Калмыков, обжигаясь сгоревшей до губ, цигаркой. — Они, гады, стреляют, когда покажешься за версту, а тут — ломали границу. Какая это нейтральность? Кто давал им полное право?

— Расходывся со своим полным правом, — насмешливо перебил Кривоступенко. Тут, брат, наука нужна: дипломатия, а не твое полное право. Может и нельзя было стрелять, если по дипломатии не полагается…

— Дипломатия — цэ наука политическая, — резонно заметил Федорчук. — Она служит на пользу народа. А давать им спуск — це на пользу народа, а на кабалу.

Рощин решил положить конец спорам. «Если ошибусь, потом поправлюсь», — решил он. Собрав батарейцев около землянки линейного взвода, лейтенант коротко объяснил:

— Нам судить и рядить нечего. Японец убит на нашей земле, он пришел с оружием и вздумал перешагнуть нашу границу. Я лично думаю, Новожилов поступил правильно. На этом покончим со всякими разговорами.

Бойцы одобрительно загудели.

К Рощину подошел лейтенант Зудилин.

— Ты себя с политруком оправдывал или Новожилова? —