Шрифт:
Закладка:
Джейк – хороший собеседник, один из лучших, кого я когда-либо встречала, и я думала, что его родители тоже будут такими. Думала, мы поговорим о работе и, возможно, даже о политике, философии, искусстве и тому подобных вещах. Думала, их дом окажется просторнее и в лучшем состоянии. Думала, что на ферме будет больше живых животных.
Я вспоминаю, как Джейк однажды сказал мне, что для качественного интеллектуального взаимодействия по-настоящему важны лишь две вещи:
Первое: не усложнять простое и не упрощать сложное.
Второе: не придумывать заранее стратегию или вывод, когда вступаешь в беседу.
– Извините, – говорю я. – Мне надо заскочить в ванную. Она вон за той дверью?
Я трогаю языком кусочек ногтя, застрявший в зубах.
– Верно, – говорит отец Джейка. – Как и все здесь, она находится вон там, в конце длинного коридора.
Секунда или две уходят на то, чтобы найти выключатель в кромешной тьме, проведя рукой по стене. Когда я его включаю, вместе с ярким белым светом раздается резонирующее жужжание. Это не обычный желтый свет, к которому я привыкла в ванных комнатах. Он белый, как обработанная антисептиком операционная, что заставляет меня щуриться. Не знаю, что больше раздражает: свет или жужжание.
Теперь, когда вспыхнули лампы, я куда лучше осознаю, как темно в доме.
Первое, что делаю, как только закрываю дверь, – вынимаю кусок ногтя из зубов и выплевываю его себе на ладонь. Он большой. Огромный. Отвратительный. Бросаю его в унитаз. Смотрю на свои руки. Ноготь на моем безымянном пальце, как и на большом, сильно обкусан. Там, где кожа и ноготь соприкасаются, по краям кровь.
На шкафчике над раковиной нет зеркала. Я все равно не хотела бы сегодня смотреть на себя. Чувствую, что у меня мешки под глазами. Уверена, что это так. Я чувствую себя не в своей тарелке. Раскрасневшаяся, раздраженная. Сказывается недостаток сна за последние несколько дней и выпитое за ужином вино. Бокалы были большие. И отец Джейка постоянно подливал вино. Мне уже полчаса как нужно в туалет. Я сажусь на унитаз, становится лучше. Не хочу возвращаться, по крайней мере не сразу. Голова все еще болит.
После десерта родители вскочили, убрали со стола и отправились на кухню, оставив нас с Джейком одних. Мы сидели, почти не разговаривая. Я слышала доносящиеся с кухни звуки. Ну, точнее, я не слышала, о чем говорили его родители. Слов было не разобрать, но тон звучал отчетливо. Они спорили. Кажется, во время разговора за столом мы затронули какую-то болезненную тему. Спор был горячий. Рада, что он случился не у меня на глазах. И не перед Джейком, если уж на то пошло.
– Что там происходит? – шепотом спросила я Джейка.
– Происходит где?
Я спускаю воду в унитазе и встаю. Я все еще не совсем готова вернуться. Рассматриваю детали вокруг себя. Ванна и душ. Кольца висят на душевой стойке, но занавески нет. Маленькая мусорная корзина. И раковина. Кажется, это все. Ванная очень аккуратная и чистая.
Белые плитки на стенах того же цвета, что и белый пол. Я открываю зеркало над раковиной. Точнее, дверцу, на которой должно быть зеркало. Не заперто. Кроме одного пустого пузырька из-под таблеток, полки внутри пусты. Я закрываю дверцу шкафчика. Свет такой яркий.
Мою руки и замечаю маленькую оглушенную муху на краю раковины. Большинство мух улетают, когда рука приближается к ним. Я машу рукой. Ничего. Слегка касаюсь крыла насекомого пальцем. Оно шевелится, но не пытается взлететь.
Если муха больше не может летать, она отсюда не выберется. Выползти нельзя. Она застряла. Интересно, она это понимает? Конечно, нет. Большим пальцем давлю ее о край раковины. Сама толком не понимаю почему. Обычно я так не поступаю. Кажется, я ей помогаю. Так быстрее. Так лучше, чем медленно, по спирали сползать навстречу смерти. Или если бы я просто оставила ее на раковине. Это всего лишь одна альтернатива из множества.
Я все еще смотрю на раздавленную муху, когда чувствую, что кто-то последовал за мной в ванную. Что я не одна. За дверью не слышно никакого шума. Никакого стука. Я не слышала шагов. Это просто ощущение. Но оно сильное. Мне кажется, кто-то стоит прямо за дверью. Подслушивает?
Я не двигаюсь. Ничего не слышу. Подхожу ближе к двери и медленно кладу руку на ручку. Жду еще мгновение, сжимая ручку, а затем распахиваю дверь. Там никого нет. Только мои тапочки, которые я оставила снаружи, прежде чем войти. Не знаю почему.
Я должна считать их тапочками Джейка. Он мне их одолжил. Я думала, что оставила их лицом к ванной. Но теперь они смотрят наружу, в сторону коридора. Не понимаю. Наверное, я их так и оставила. Кто же еще, кроме меня.
Я не закрываю дверь, но отступаю к раковине. Открываю кран, чтобы смыть останки мертвой мухи. Капля красной крови падает на белую поверхность. И еще одна. Я замечаю свое перевернутое отражение на кране. Нос кровоточит. Хватаю кусок бумаги, комкаю его и прижимаю к лицу. Почему у меня идет кровь из носа?
У меня уже много лет не было носовых кровотечений.
Я выхожу из ванной и иду по коридору. Прохожу мимо двери, которая, похоже, ведет в подвал. Она открыта. Узкая, крутая лестница уходит вниз. Останавливаюсь и кладу ладонь на открытую дверь. Та скрипит от малейшего движения. Петли надо смазать. На лестничной площадке небольшой потертый ковер, ведущий к деревянным ступеням.
Из кухни доносятся звуки моющейся посуды и разговоры. Джейк с родителями. Я не чувствую необходимости спешить обратно. Дам ему немного времени побыть с ними наедине.
С верхней площадки лестницы мне почти ничего не видно. Внизу темно. Но из подвала доносятся какие-то звуки. Я иду вперед. Проходя внутрь, замечаю справа от себя белый шнурок. Тяну за него, и с жужжанием загорается единственная лампочка. Теперь я слышу звук снизу более отчетливо. Глухой скрип, более резкий и высокий, чем тот, который издают петли. Приглушенный, поскуливающий, повторяющийся скрежет.
Мне любопытно взглянуть на подвал. Джейк сказал, что его родители
