Шрифт:
Закладка:
Наверное, его мать коллекционирует декоративные статуэтки. В основном дети в замысловатых нарядах, в шляпах и сапожках. Кажется, фарфор. Некоторые фигурки собирают цветы. Некоторые несут охапки сена. Чем бы они ни занимались, им суждено это делать вечно.
В дальнем углу потрескивает дровяная печь. Я подхожу и становлюсь перед ней, поворачиваюсь, чтобы почувствовать тепло на спине.
– Обожаю огонь, – говорю я. – Уютно в холодную ночь.
Джейк садится на темно-бордовый диван напротив.
Мне приходит в голову одна мысль, и прежде чем я успеваю обдумать ее, выпаливаю:
– Твои родители знали, что мы приедем, верно? Они пригласили нас?
– Да. Мы общаемся.
За входом в эту комнату, за лестницей, виднеется поцарапанная, обшарпанная дверь. Она закрыта.
– Что в той стороне?
Джейк смотрит на меня так, словно я задала действительно глупый вопрос.
– Просто еще несколько комнат. А за той дверью – подвал.
– О, хорошо, – говорю я.
– Он еще не закончен. Просто отвратительная дыра в земле для водонагревателя и тому подобного. Мы им не пользуемся. Это пустая трата пространства. Внизу ничего нет.
– Дыра в земле?
– Просто забудь о нем. Он есть. И это не самое приятное место. Все. Пустяк.
Я слышу, как где-то наверху хлопает дверь. Смотрю на Джейка, проверяю, заметил ли он это, но он погружен в свои мысли, смотрит прямо перед собой, пристально, хотя, казалось бы, в пустоту.
– Откуда эти царапины на двери?
– С тех пор, как у нас была собака.
Я перехожу от плиты к стене с картинами и эскизами. Вижу, что на стене есть и несколько фотографий. Все черно-белые. В отличие от эскизов, все фотографии в рамках. На этих фотографиях никто не улыбается. У всех суровые лица. Посередине висит снимок молодой девушки лет четырнадцати, может, моложе. На ней белое платье, она позирует стоя. Снимок выцвел.
– А это кто? – спрашиваю я, дотрагиваясь до рамы.
Джейк не встает, но поднимает глаза от книги, которую взял с кофейного столика:
– Моя прабабушка. Она родилась в 1885 году или около того.
Худая и бледная. Выглядит застенчивой.
– Она не была счастливым человеком. У нее были проблемы.
Меня удивляет его тон. В нем слышится намек на несвойственное Джейку раздражение.
– Может, у нее была тяжелая жизнь? – предполагаю я.
– От ее проблем тяжело было всем. Ну, без разницы. Я даже не знаю, зачем мы до сих пор держим ее фото на виду. Это печальная история.
Мне хочется узнать о ней побольше, но я не спрашиваю.
– А это кто?
На фото ребенок, совсем малыш – года три-четыре.
– Не знаешь?
– Нет. Откуда мне знать?
– Это я.
Я наклоняюсь ближе, чтобы лучше рассмотреть.
– Что? Не верю. Это не можешь быть ты. Фотография слишком старая.
– Просто она черно-белая. Это я.
Мне сложно ему поверить. Ребенок стоит босиком на грязной дороге рядом с трехколесным велосипедом. У ребенка длинные волосы, и он пристально смотрит в камеру. Я приглядываюсь получше и чувствую, как мои внутренности сжимаются. Ребенок не похож на Джейка. Нисколечко. Он похож на маленькую девочку. Если точнее, на меня.
* * *
– Говорят, он почти перестал разговаривать.
– Перестал разговаривать?
– Общался без слов. Работал, но ничего не говорил. Из-за этого все чувствовали себя неловко. Я проходил мимо него в коридоре, здоровался, а он с огромным трудом смотрел мне прямо в глаза. Потом краснел, и вид у него делался отстраненный.
– Серьезно?
– Да, я как-то даже пожалел, что нанял его. И дело не в том, что он был некомпетентным. Все всегда было чисто и аккуратно. С работой он справлялся. Но дошло до того, что у меня появились подозрения, понимаешь? Я что-то почувствовал. Как будто он был не совсем нормальным.
– Получается, все было неспроста.
– Да, получается. Надо было действовать, что-то предпринять, прислушаться к своей интуиции.
– Не стоит судить задним числом. Мы не должны чувствовать себя виноватыми из-за действий одного человека. Дело не в нас. Мы-то нормальные люди. Дело только в нем.
– Верно. Хорошо, когда кто-то об этом напоминает.
– И что теперь?
– Постараемся все забыть. Найдем замену. Двинемся дальше.
* * *
Вот мы и за столом – к счастью, запахи весьма хороши. Сегодня мы пропустили обед, готовясь к этой трапезе. Я хотела проголодаться наверняка и добилась своего. Единственное, меня беспокоят головная боль и смутный металлический привкус во рту, который я ощущаю уже несколько дней. Он появляется, когда я ем определенные продукты, и, кажется, хуже всего с фруктами и овощами. Химический привкус. Понятия не имею, чем он вызван. Когда я замечаю его, то аппетит сразу пропадает, и я надеюсь, что на этот раз такого не случится.
Еще меня удивляет то, что мы так и не повстречались с родителями Джейка. Где же они? Стол накрыт. Еда на месте. Я слышу шарканье в другой комнате, вероятно, на кухне. Беру себе булочку, теплую булочку, разрываю ее пополам и намазываю сверху кусочком масла. Но не ем, осознавая, что я единственная, кто приступил к трапезе. Джейк просто сидит и ждет. Как же я проголодалась.
Я уже собираюсь снова спросить Джейка о родителях, когда дверь в прихожую открывается, и они входят в комнату, один за другим.
Я встаю, чтобы поздороваться.
– Садись, садись, – говорит его отец, махнув рукой. – Приятно познакомиться.
– Спасибо, что пригласили меня. Еда пахнет великолепно.
– Надеюсь, ты проголодалась, – говорит мама Джейка, усаживаясь. – Мы рады, что ты здесь.
Все происходит быстро. Никаких официальных представлений. Никаких рукопожатий. Теперь мы все здесь, за столом. Я думаю, это нормально. Меня интересуют родители Джейка. Могу сказать, что его отец сдержан, на грани отчуждения. А мама все время улыбается. Она не переставала улыбаться с тех пор, как появилась из кухни. Ни один из родителей Джейка не напоминает мне его в физическом смысле. Его мама более накрашена, чем я могла предположить. На ней так много косметики, что это немного меня тревожит. Я бы никогда не сказала об этом Джейку. Волосы у нее крашеные, черные как вороново крыло. Они резко контрастируют с напудренным белым лицом и красной помадой. Она также кажется немного уязвимой и хрупкой, как балансирующий на краю стола
