Христос — Бог, отирающий всякую слезу праведника (Откр. 7:17, 21:4), да и любого человека. Пророки через образ пира указывают на вечную радость, царящую в доме Отца Небесного и наступающую при раскрытии Царства Божия в мире. Доколе человек со Христом — он на брачном пире Великого Жениха и Невесты Его, собранной от всех народов (см. Еф. 5: 28–32), и радость у такого человека никто не может отнять (см. Ин. 16: 22).

Христос возвещает радость Своим ученикам, пищу и питие предлагает Он им на Тайной вечери. Эти пища и питие — плод труда в поте лица, труда каждого из чад Адама. Дидахе, учение двенадцати апостолов, так говорит об этой пище: «Как сей преломляемый хлеб был рассеян по холмам и собранный вместе стал единым, так и Церковь Твоя от концов земли да соберется в Царство Твое…» (Дидахе, 9.4).

Христом попрана смерть, ужас Екклесиаста преодолен Сыном Марии, глаза в глаза встретившимся со всякой болью и страданием и превозмогшим их через собственную смерть и воскресение. Есть, пить и радоваться — вот удел сынов человеческих, не только здесь, под солнцем, но и в вечном доме Отца (см. Ин. 14: 2), где уже нет солнца, нет и храма — так как там Бог все во всем, и спасенные народы ходят во свете Агнца Божия, вечного светильника (см. Откр. 21: 22–23).

Но пока и Соломону и нам нужно идти по дороге жизни, пытаясь найти этот свет и приобщиться к нему. И если нам открыто участие в трапезе Господней и дана возможность увидеть Царство Божие, пришедшее в силе и раскрывающееся в каждом конкретном человеке, то царь Израиля видит боль и не видит утешающего, понимает путь, но не видит его конца.

Мы приближаемся к самым мрачным главам, наполненным беспросветным отчаянием, потому и нуждаемся в упоминании о Христе, в напоминании о том, что преодолен страх Соломона, прежде чем столкнемся с ним.

Глава 9

На все это я обратил сердце мое для исследования, что праведные и мудрые и деяния их — в руке Божией, и что человек ни любви, ни ненависти не знает во всем том, что перед ним. Всему и всем — одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и [злому], чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы; кок добродетельному, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы (Еккл. 9:1–2).

Перед лицом смерти для Екклесиаста обессмысливается и сама жизнь. Если всему и всем — одно, получается, что и дела наши и выбор — иллюзия. Если Бог знает, чем закончится каждая жизнь, то всякое действие человека в мире предопределено и происходит не из настоящей любви или ненависти, а как бы в пределах того «завода», той натянутой пружинки, которую Бог завел ключиком, и люди запрыгали по столу мироздания, чтобы повеселить часовщика; но Он знает, завод кончится — и фигурки упадут без движения.

Некоторые из иудейских толкователей согласны с таким видением. Так, в пересказе книги на арамейский язык — Таргуме, прямо изложена мысль: «все определено звездами издревле по воле Божией» (Свиток Когелет, 248). В «Таалумот хокма» сказано аналогично: «…обратил я свое сердце к тому, что праведники совершают иногда поступки, присущие грешникам. И ответ на это — в том, что это делается не по выбору праведника… Потому нельзя считать, что они совершают грех — наоборот, им это действие засчитывается как заповедь, ибо выполняют они желание Бога» (Свиток Когелет, 249). Далее толкователь приводит в пример Иуду и Фамарь, царя Давида и Вирсавию, Иосифа и его братьев, говоря, что все эти мрачные инциденты есть прямое действие Божие, а не следствие уклонения их собственной свободной воли ко злу.

Именно эти радикальные толкования, всего лишь логически продолжающие мысль Соломона, позволяют понять, что слова Екклесиаста суть плод аффекта. Так же в свое время было сказано у Давида — Я сказал в опрометчивости моей: всякий человек ложь (Пс. 115: 2), то есть текст, который мы так любим преподносить в качестве указания на лживость всякого человека, на самом деле — плод Давидова аффекта, эмоционального взрыва, потери надежды, так как стихом выше он указывает на обстоятельства, в которых родилось в нем такое убеждение: «я сильно сокрушен», то есть тяжкие обстоятельства породили такое негативное переживание. Аналогично и здесь: холодный лик смерти, как небытия, гипнотизирует и обессиливает Соломона, почему ему кажутся бессмысленными любые человеческие трепыхания — бессильные и, с его точки зрения, предельно несвободные.

Но мы видим, что Библия на тех же самых примерах говорит о свободе и ответственности человека. В своей свободе Иуда не желает исполнить долг перед Фамарью, и та обманным путем получает потомство, так что сам Иуда согласится, что она праведнее его (см. Быт. 38). По своей воле Давид пошлет Урию Хеттеянина на смерть и вступит с Вирсавией в брак, вызвав гнев Божий (см. 2 Цар. 1: 24), но свободно же и раскается, чем сохранит себе жизнь. Множество примеров безусловно свободных решений и понесенной за них ответственности переполняют священные тексты. В Книге Второзаконие Господь прямо говорит о возможности выбора: Во свидетели пред вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое… (Втор. 30: 19).

Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они [отходят] к умершим. (Еккл. 9: 3).

«Антирелигиозная пропаганда», как называл ее в своих радиопередачах отец Александр Шмеман, часто строится на утверждении, что страх смерти является основным «оружием», движущей силой любой религии. Множество монографий целой плеяды религиоведов силятся уверить в этом читателя.

Ложность данного тезиса очевидна на примере ряда «посюсторонних» религий, не проводящих параллели между жизнью на земле и существованием в посмертии, если таковое и предполагается. Так, Гомер утверждает, что, хотя Геракл и восседает на Олимпе, но по бескрайним пустошам айда бредет его тень в львиной шкуре. Ветхий Завет также практически ничего не сообщает о возможной благой участи для умершего. Был ли он праведником или грешником — все сойдут в бездну шеола, как восклицал, оплакивая сына, праведник Иаков — с печалью сойду к сыну моему в преисподнюю (Быт. 37: 35).

О том и горюет Соломон.