доводы разбивались о дрожание округлого подбородка и полные слез синие, как у Дарьена, глаза. Она не могла, просто не могла ехать в этом! В чем этом Дарьен так и не понял. И, ладно Алана, почему крестная, также благородная адельфи, может путешествовать без помпы, а Эльга нет, не понял тоже.

Да воду по тем демоновым ступеням было проще таскать, чем объяснить сестре, что нет у них ни времени, ни возможности возиться с горой сундуков. И, нет, камеристка, разделившая с Эльгой тяготы заключения в монастыре (он было хмыкнул, но девочка, кажется, говорила серьезно), поехать не сможет.

Эльга не понимала. Упрямилась, а Дарьену не хотелось сгоряча порвать все еще тонкую связь с сестрой, которую он помнил большеглазым улыбчивым свертком кипенно-белых батистовых пеленок, отчего-то похожим на белька тюленя. Он поговорит с Эльгой еще раз, попробует найти слова, объяснить. В конце концов она ведь хочет уехать из монастыря.

И все же почему Алана не появилась в трапезной?

Когда надтреснутый голос монахини стих, аббатиса посмотрела на Дарьена, а точнее, на яблоко, которое он почти всю трапезу задумчиво перекатывал в пальцах и строго прошептала:

— Дарьен, прекрати играть едой. Лоретта, — и мгновение спустя чуть громче, — Лоретта?

— Да, сестра Мария-Луиза, — сестра, явно намеревавшаяся улизнуть по-тихому, замерла и натянуто улыбнулась.

— Займись, пожалуйста, сборами. Я зайду после того, как покажу Дарьену сад. Святая Интруна, Дарьен, да оставь ты уже это яблоко. Или съешь. Знаешь же, нельзя выносить еду из трапезной. Лоретта, — аббатиса обернулась на гневное сопение, — ты хотела что-то сказать?

— Нет, сестра Мария-Луиза, — но во вздернутом подбородке Эльги явно читался вызов.

— Прекрасно, дорогая, — безмятежно улыбнулась аббатиса. — И помни, все твои наряды, случайно оказавшиеся в дорожном сундуке, будут пожертвованы в пользу неимущих.

— Вы…

— И драгоценности тоже.

Принцесса с мольбой посмотрела на Дарьена, но тот малодушно притворился, что изучает роспись на потолке. И опустил взгляд, только когда затих гневный стук каблучков и скрылась из виду пышная синяя юбка.

— Не думала, что ты так интересуешься житием святой Интруны, — аббатиса сбила с рукава невидимую пылинку.

— Очень талантливо нарисовано, — серьезно заявил Дарьен.

— Брат Гинделюк, чья рука сотворила это… богоугодное деяние, вне сомнения, талантлив, — аббатиса задумчиво посмотрела на шестипалую ладонь святой, держащую чашу размером с добрый котел.

— Любой человек милостью Всеотца в чем-то да талантлив. Идем, Дарьен нам нужно поговорить.

Яблони в монастырском саду стояли белые, словно невесты. Аккуратно нагнув узловатую ветку, Дарьен зарылся носом в мягкие цветы и глубоко, полной грудью, вдохнул. Сзади раздался тихий смех аббатисы.

— Не вздумай лезть на дерево.

— Не буду, — сказал он, ощущая в себе непреодолимое желание немедленно на это самое дерево влезть. В имении семьи Бьявиль, где они с мамой часто гостили, тоже был сад. Вишневый. — О чем вы хотели поговорить, крестная?

Погода хорошая. Вот бы держалась до приезда в столицу.

— Я благодарна, — она жестом пригласила его следовать за собой, — что ты не стал потакать Эльге. И просила бы тебя не делать этого в будущем.

— Насчет ее платьев, — Дарьен подхватил кружащий в воздухе лепесток, — вы серьезно?

— Абсолютно.

— А, может, не стоит…

— Не стоит, — в тоне крестной послышались стальные нотки мастера Бао, — потакать капризам. Не перебивай, — она подняла раскрытую ладонь и солнечный луч скользнул по ободу аббатского перстня, — прошу, дослушай. Эльга — неплохая девочка, живая и искренняя, но Гизельда слишком увлеклась игрой во власть и забыла о своем долге перед дочерью. Я до сих пор удивляюсь, как Эльга сохранила невинность.

— Крестная?

— Надеюсь, ты понимаешь, что принцесса не пастушка. Хороши бы мы были, предлагая Касталии сорванный цветок. Хватит уже того, что ее знания и манеры, — сестра Мария-Луиза покачала головой и удрученно вздохнула. — Я думала, у меня есть еще несколько лет, а сейчас… Эльга не готова к браку, и будь ситуация другой, я бы уговорила твоего брата потянуть с помолвкой. Но Арморетте нужен мир, а принцу Рамиро — жена и наследник. Поэтому, если желаешь сестре добра, Дарьен, не вмешивайся. Занимайся дорогой, а Эльгу оставь мне. У нас и так слишком мало времени.

В зеленых, как молодые листья, глазах аббатисы была печаль. Дарьен нахмурился, вспоминая пятилетнюю девочку, которая в ночь, когда он покинул Цитадель и взошел на борт корабля, спала в обнимку с любимой куклой. Неподвижное, словно вырезанное из белого нефрита, лицо Хильдерика. И только стиснутые бескровные губы и резко обозначившаяся линия челюсти говорили, что будущий король не просто зол — он в бешенстве. Но много ли мы можем в одиннадцать лет? И тяжелую руку графа Маршаль на плече. Советник и друг, он не сумел отстоять права Дарьена. Зато смог спасти ему жизнь: за время регентства в Арморетте приключилась прямо таки эпидемия несчастных случаев. И если по возвращении Дарьен обнаружил брата повзрослевшим, но почти не изменившимся, то Эльга…

— Я постараюсь, — сказал он, все еще не до конца уверенный в правильности этого решения. — Но если вы считаете, что она не готова, возможно, стоит поговорить с Хильдериком?

Аббатиса замедлила шаг и взяла его под руководством руку.

— Твой брат, — сказала она едва слышно, — храни его Всеотец и святая Интруна, будет великим королем. Недаром Фабьен жизнь положил на то, чтобы он получил трон. Жаль, твоего возвращения старый волк не дождался. Но идти на поводу у эмоций совсем не в характере Его Величества, и, боюсь, мои аргументы он просто не примет.

— Я могу…

— Не стоит. Тем более Рамиро Кастальский молод, наверняка хорош собой и, если унаследовал хотя бы десятую долю обаяния своего отца, — мечтательная улыбка на миг стерла с лица аббатисы десяток прожитых лет, — он сумеет расположить к себе Эльгу. Да, — добавила она, помедлив, — это будет очень удачная партия. Нужно только правильно все обставить.

— Обставить? — озадаченно переспросил Дарьен, пытаясь вспомнить что же там было во время визита короля Родриго в Арморетту почти пятнадцать лет назад.

Кажется, сам он получил в подарок шпагу. Отличнейшую кастальскую шпагу, с идеальным балансом, витой корзинчатой гардой, рукоятью, обтянутой черной кожей. И к ней дагу. Точно, была еще дага в пару. И танцы. Песни, поэзия и прочие вещи, которые Дарьен в свои почти пятнадцать не понимал, а оттого терпеть не мог. Сейчас, впрочем, тоже.

— Не бери в голову, — отмахнулась аббатиса. — Я все устрою, главное, не мешай. Лучше, пока мы будем в дороге, присмотрись к сестре, Дарьен. Забудь, что