Шрифт:
Закладка:
В Новоузенске, когда Вейл услышал, как местный советский руководитель объявил неделю праздников в честь доставки продуктов АРА для детского питания, он предположил, что в честь прибытия еды для детей взрослые могли бы «пожевать вечные черные семечки подсолнечника».
Московские власти были настолько встревожены количеством шелухи в общественных местах, что осенью 1924 года приняли указ, запрещающий жевать семечки подсолнечника на улицах. Англичанин, который был там в то время, написал несколько лет спустя: «Эффект был почти волшебным; улицы сразу стали и до сих пор остаются более свободными от мусора, чем где-либо, кого я знаю, и продавцы семечек подсолнечника почти исчезли».
Что касается игры с мячом в Кузьминском парке, то, похоже, она прошла достаточно хорошо и даже включала сцену убийства судьи, описанную репортером «Рекорд»: «Игра почти закончилась скандалом, когда «Блюхаузерс» разозлились на решение судьи мистера Портера, бросили перчатки на землю в одобренном стиле и пригрозили уйти. Однако, поворчав некоторое время, они решили продолжить».
Настроение заразило даже Келли, который признался, что «с большим удовольствием скакал по второй базе». Он ушел до окончания игры, возвращаясь в город в надежде успеть на поезд в Ригу в 7 вечера, но когда он добрался до штаб-квартиры, то узнал, что поезда не будет.
Его место занял Джон Мэнган, у которого в тот день были проблемы другого рода. Ложный слух привел его не к тому месту для пикника, и он провел несколько часов, разъезжая по окраинам Москвы с несколькими служащими и ручным медведем в поисках места для празднования. «Он прибыл только после половины матча, голодный и не в настроении шутить».
Окончательный счет был 13-12 в пользу Outlaws. Счет в штрафной был проигран, и нет данных о том, сколько подач было сыграно. Не было ни парадов, ни баннеров, ни речей или лозунгов, кроме обычных увещеваний и некоторой болтовни на местах.
Годом ранее большевистские лидеры и представить себе такого не могли. Они были готовы к натиску буржуазных пропагандистов, которые будут проповедовать чудеса капиталистической системы и, используя продовольственное оружие, попытаются настроить своих бенефициаров против советской власти. Самые параноидальные большевики опасались, что американцы попытаются даже контрабандой пронести пулеметы среди предметов гуманитарной помощи. Но в течение нескольких месяцев они пришли к пониманию, что американские работники гуманитарной помощи не интересуются политикой и что они ведут честную игру.
Однако это не означало окончания неприятностей. Американцы не могли избежать неприятностей, потому что «политика» неизбежно пропитала всю миссию. Это проникло в каждый аспект повседневной жизни американских работников гуманитарной помощи: от того, кого они нанимали, кого кормили и одевали, до того, как они произносили тосты, даже до того, что и как они водили. Каждый день шла борьба за сохранение независимого контроля над их операциями, что в советской России означало «политическую борьбу».
Барринджер задумчиво написал об этом в конце миссии: «Проклятие нынешних правящих оппортунистов в том, что они превращают все, да, даже саму жизнь, в политику. То, что мы не интересовались страной с политической точки зрения, было выше их понимания». Он придерживается точки зрения российского сотрудника АРА, хотя в голосе безошибочно слышен американец:
Что делать с американцем, который не только политически беспристрастен, но и не любит политику до такой степени, что знает о ней не больше, чем положено обычному смертному? В течение рабочего дня этот американец, по своей невиновности, будет говорить и делать вещи, которые, будь он русским, привели бы к его увольнению более чем в одном смысле. Как удержаться в стороне от политики, если первым делом с утра, полный энтузиазма, он встречает российского чиновника, который также полон энтузиазма и который, будучи здоровым животным с природными боевыми инстинктами, хотел бы показать американцу, на что он способен? Перед вами двое мужчин, готовых наброситься друг на друга из-за того, что называется простой «радостью жизни». Американец горит желанием произвести впечатление на русского недостаточной эффективностью последнего, призвать его спуститься с облаков и внушить ему немного здравого смысла, в то время как русский горит желанием указать американцу на то, что его политическим образованием, к сожалению, пренебрегают и что он всего лишь участник жалкого, гуманитарного, старого буржуазного шоу. Последующая драка — очень интересное зрелище, хотя, как правило, единственными свидетелями являются пара клерков или мальчиков и переводчик. Не обращай внимания на мальчиков, но да смилуется Бог над переводчиком!
Чайлдс, возможно, был самым политически застенчивым из всех американцев АРА, но его самозваный вильсоновский идеализм, далекий от того, чтобы вызвать у него проблемы с советской властью, похоже, просто затуманил его видение ее реалий. На самом деле его политическая ориентация, похоже, имела меньше общего с верой в идеалы Вудро Вильсона, чем с его личными особенностями. Он использовал Ли, Уилсона и Ленина, чтобы выделиться и рационализировать свое несоответствие.
В неопубликованных мемуарах 1970-х годов под названием «За кулисами истории» он цитирует замечание, сделанное ему много лет спустя после этих событий старым товарищем по детским играм: «Мальчиком ты никогда по-настоящему не был одним из нас; ты был отдельно от нас и никогда не сливал свою идентичность с группой». Чайлдс согласился: «Моя замкнутость и самоанализ преследовали меня всю мою жизнь». В России Чайлдс служил в АРА, но он никогда не был одним из парней.
Его уход из миссии в декабре 1922 года спас его репутацию в АРА, поскольку его не было в Казани, когда в июне следующего года разорвалась бомба.
Когда операция подходила к концу, штаб-квартира в Москве обнаружила нарушения в том, как Джон Бойд завершал шоу в Казани. Среди них была щедрая сделка, которую он заключил с правительством по продаже АРА motor transport, факт, который, как сообщили ему в московском штабе, был причиной «серьезной озабоченности». Поэтому для расследования из Москвы был направлен исполнительный ассистент Фил Мэтьюз и группа американцев.
То, что они обнаружили, намного превзошло худшие опасения Москвы: местное правительство полностью контролировало операции в Казани. Три сменявших друг друга окружных надзирателя, Варен, Чайлдс и Бойд, согласно отчету Мэтьюза, были «тремя слабыми сестрами, у которых не хватило мужества сказать правду ни правительству, ни нам в Москве». Преемник Маскатта на посту полномочного представителя, Зейднер, латыш, получивший образование в Англии, заправлял шоу, доминируя над Бойдом и офисом АРА.
Хуже для Бойда было то, что над ним доминировала женщина. Это была Зина Галич, его секретарь, «женщина, с которой его общественные отношения были, мягко говоря, интимными». Было установлено, что она «оказывала ненадлежащее влияние на мистера
